Гарики из Иерусалима. Книга странствий - [28]

* * *

Гул мироздания затих,

и, слово к ритму клея тонко,

я вновь высиживаю стих,

как утка — гадкого утенка.

* * *

Если жизни время сложное

проживаешь с безмятежностью,

то любое невозможное

наступает с неизбежностью.

* * *

Залей шуршанье лет журчаньем алкоголя,

поскольку, как давно сказал поэт,

на свете счастья нет, но есть покой и воля,

которых, к сожаленью, тоже нет.

* * *

Полностью душа моя чиста,

чужды ей волненье и метание.

кто привел на новые места,

тот и ниспошлет мне пропитание.

* * *

Люблю часы пустых томлений,

легко лепя в истоме шалой

плоды расслабленности, лени

и любознательности вялой.

* * *

В похмельные утра жестокие

из мути душевной являлись

мне мысли настолько глубокие,

что тут же из виду терялись.

* * *

Питали лучшие умы

мою читательскую страсть,

их мысли глупо брать взаймы,

а предпочтительнее — красть.

* * *

В искусстве, сотворяемом серьезно

и честно от начала до конца, —

что крупно, то всегда религиозно

и дышит соучастием Творца.

* * *

Под сенью тихоструйных облаков

на поле благозвучных услаждений

я вырастил породу сорняков,

отравных для культурных насаждений.

* * *

Я в шуме времени кипящем

купался тайном и публичном,

но жил с азартом настоящим

я только в шелесте страничном.

* * *

Он вялую гонит — волну за волной —

унылую мелкую муть:

Господь одарил его певчей струной,

забыв эту нить натянуть.

* * *

Ругал эпоху и жену,

искал борьбы, хотел покоя,

понять умом одну страну

грозился ночью с перепоя.

* * *

Почувствовав тоску в родном пространстве,

я силюсь отыскать исток тоски:

не то повеял запах дальних странствий,

не то уже пора сменить носки.

* * *

Когда успех и слава

обнять готовы нас,

то плоть уже трухлява,

а пыл уже погас.

* * *

Он талант, это всем несомненно,

пишет сам и других переводит,

в голове у него столько сена,

что Пегас от него не отходит.

* * *

То злимся мы, то мыслим тонко,

но вплоть до смертного конца

хлопочем высидеть цыпленка

из выеденного яйца.

* * *

Во все, что я пишу, для аромата

зову простую шутку-однодневку,

а яркая расхожая цитата —

похожа на затрепанную девку.

* * *

Беспечный чиж с утра поет,

а сельдь рыдает — всюду сети;

мне хорошо, я идиот,

а умным тяжко жить на свете.

* * *

Весь мир наших мыслей и знаний —

сеть улиц в узлах площадей,

где бродят меж тенями зданий

болтливые тени людей.

* * *

Я б жил, вообще ни о чем не жалея,

но жаль — от житейской возни худосочной

в душе стало меньше душевного клея,

и близость с людьми стала очень непрочной.

* * *

Пока нас фортуна хранит,

напрасны пустые гадания,

и внешне похож на зенит

расцвет моего увядания.

* * *

Во мне, живущем наобум,

вульгарных мыслей соки бродят,

а в ком кипит высокий ум —

они с него и легче сходят.

* * *

Люблю с подругой в час вечерний

за рюмкой душу утолить:

печаль — отменный виночерпий

и знает, сколько нам налить.

* * *

Дожив до перелома двух эпох,

на мыслях мельтешных себя ловлю,

порывы к суете ловлю, как блох,

и сразу с омерзением давлю.

* * *

Читаю оду и сонет,

но чую дух души бульдожьей;

не Божьей милостью поэт,

а скудной милостыней Божьей.

* * *

Я вчера полистал мой дневник,

и от ужаса стало мне жарко:

там какой-то мой тухлый двойник

пишет пошлости нагло и жалко.

* * *

Доколе дух живой вершит пиры,

кипит игра ума и дарования,

поэзия, в которой нет игры, —

объедки и огрызки пирования.

* * *

Глупо думать про лень негативно

и надменно о ней отзываться:

лень умеет мечтать так активно,

что мечты начинают сбываться.

* * *

Пот познавательных потуг

мне жизнь не облегчил,

я недоучка всех наук,

которые учил.

* * *

Увы, в отличие от птиц,

не знаю, сидя за столом,

что вылупится из яиц,

насиженных моим теплом.

* * *

Даже вкалывай дни и ночи,

не дождусь я к себе почтения,

ибо я подвизаюсь в очень

трудном жанре легкого чтения.

* * *

Держу стакан, точу перо,

по веку дует ветер хлесткий;

ни зло не выбрав, ни добро,

живу на ихнем перекрестке.

* * *

И я хлебнул из чаши славы,

прильнув губами жадно к ней;

не знаю слаще я отравы,

и нет наркотика сильней.

* * *

Глупо гнаться, мой пишущий друг,

за читательской влагой в глазу —

все равно нарезаемый лук

лучше нас исторгает слезу.

* * *

Он воплотил свой дар сполна,

со вдохновеньем и технично

вздувая волны из гавна,

изготовляемого лично.

* * *

Душевный чувствуя порыв,

я чересчур не увлекаюсь:

к высотам духа воспарив,

я с них обедать опускаюсь.

* * *

Что столь же я наивен — не жалею,

лишаться обольщений нам негоже:

иллюзии, которые лелею, —

они ведь и меня лелеют тоже.

* * *

Нет, я на лаврах не почил,

верша свой труд земной:

ни дня без строчки — как учил

меня один портной.

* * *

Жили гнусно, мелко и блудливо,

лгали и в стихе, и в жалкой прозе;

а в раю их ждали терпеливо —

райский сад нуждается в навозе.

* * *

Печалью, что смертельна жизни драма,

окрашена любая песня наша,

но теплится в любой из них упрямо

надежда, что минует эта чаша.

* * *

На собственном огне горишь дотла,

но делается путь горяч и светел,

а слава — это пепел и зола,

которые потом развеет ветер.

* * *

Меня любой прохожий чтобы помнил,

а правнук справедливо мной гордился,

мой бюст уже лежит в каменоломне,

а скульптор обманул и не родился.

* * *

Очень важно, приблизившись вплоть

к той черте, где уносит течение,

твердо знать, что исчерпана плоть,

а душе предстоит приключение.

* * *

Люблю стариков — их нельзя не любить,

мне их отрешенность понятна: