Гарики из Иерусалима. Книга странствий - [27]

* * *

Во мне приятель веру сеял

и лил надежды обольщение,

и столько бодрости навеял,

что я проветрил помещение.

* * *

Когда нас учит жизни кто-то,

я весь немею;

житейский опыт идиота

я сам имею.

* * *

Из ничего вкушая сладость,

блажен мечтательный поэт,

переживать умея радость

от неслучившихся побед.

* * *

Вовсе не отъявленная бестия

я умом и духом, но однако —

видя столп любого благочестия,

ногу задираю, как собака.

* * *

Пускаюсь я в пространство текста,

плетя строки живую нить, —

как раб, кидающийся в бегство,

чтобы судьбу переменить.

* * *

А вера в Господа моя —

сестра всем верам:

пою Творцу молитвы я

пером и хером.

* * *

Весь век понукает невидимый враг нас

бумагу марать со слепым увлечением;

поэт — не профессия, это диагноз

печальной болезни с тяжелым течением.

* * *

Слегка криминально мое бытие,

но незачем дверь запирать на засов,

умею украсть я лишь то, что мое:

я ветер ворую с чужих парусов.

* * *

Кому расскажешь о густом

и неотвязном страхе мглистом

перед натянутым холстом

и над листом бумаги чистым?

* * *

Живопись наружно так проста,

что уму нельзя не обмануться,

но к интимной пластике холста

можно только чувством прикоснуться.

* * *

Вчера я с горечью подумал,

что зря слова на лист сажаю:

в текущей жизни столько шума,

что зря его я умножаю.

* * *

Чтобы слушать любого поэта,

мне хватает и сил, и терпения,

и меня уважают за это

виртуозы фальшивого пения.

* * *

Твоих убогих слов ненужность

и так мне кажется бесспорной,

но в них видна еще натужность,

скорей уместная в уборной.

* * *

Ночью проснешься и думаешь грустно:

люди коварны, безжалостны, злы,

всюду кипит ремесло и искусство,

душат долги и не мыты полы.

* * *

Чтоб сочен и весел был каждый обед,

бутылки поставь полукругом,

а чинность, и чопорность, и этикет

пускай подотрутся друг другом.

* * *

Лишь то, что Богу по плечу,

весь век прошу я на бегу:

чтобы я мог, чего хочу

и чтоб хотел я, что могу.

* * *

Портили глаза и гнули спины,

только все не впрок и бесполезно,

моего невежества глубины —

энциклопедическая бездна.

* * *

Как жить, утратя смысл и суть?

Душа не скажет, замолчала.

Глотни вина, в толпе побудь,

вернись и все начни сначала.

* * *

По каменному тексту городов

скользя, как по листаемым страницам,

я чувствую везде, что не готов

теперь уже нигде остановиться.

* * *

Скорее все же для потомка,

а не для нас

пишу усердно я о том, как

пылал и гас.

* * *

Душа не потому ли так тоскует,

что смутно ощущает мир иной,

который где-то рядом существует,

окрашивая смыслом быт земной?

* * *

А на небе не тесно — поверьте —

от почтенных, приличных и лысых,

потому что живут после смерти

только те, кто при жизни не высох.

* * *

Нас как бы судьба ни коверкала,

кидая порой наповал,

а мне собеседник из зеркала

всегда с одобреньем кивал.

* * *

Не Божьей искры бытие,

не дух я славлю в восхищении,

а воспеваю жизнь в ее

материальном воплощении.

* * *

За то греху чревоугодия

совсем не враг я, а напротив,

что в нем есть чудная пародия

на все другие страсти плоти.

* * *

Я люблю, когда грустный некто

под обильное возлияние

источает нам интеллекта

тухловатое обаяние.

* * *

Мне жалко всех, кого в азарте

топтал я смехом на заре, —

увы, но кротость наша в марте

куда слабей, чем в октябре.

* * *

Всегда живя в угрюмом недоверии,

испытывая страха нервный зуд,

микроб не на бациллы и бактерии,

микроб на микроскоп имеет зуб.

* * *

Грешил я с наслаждением и много,

и странная меня постигла мука:

томит меня не совесть и не скука,

а темная душевная изжога.

* * *

Я много съел восточных блюд,

и вид пустыни мне привычен,

я стал задумчив, как верблюд,

и, как осел, меланхоличен.

* * *

Восхищенные собственным чтением,

два поэта схлестнули рога,

я смотрю на турнир их с почтением,

я люблю тараканьи бега.

* * *

Стихов его таинственная пошлость

мне кажется забавной чрезвычайно,

звуча, как полнозвучная оплошность,

допущенная в обществе случайно.

* * *

Устав от накала дневного горения,

к подушке едва прикоснувшись,

я сплю, как Творец после акта творения,

и так же расстроен, проснувшись.

* * *

Жалеть ли талант, если он

живет как бы в мире двойном

и в чем-то безмерно умен

и полный мудак в остальном?

* * *

Гетера, шлюха, одалиска —

таят со мной родство ментальное,

искусству свойственно и близко

их ремесло горизонтальное.

* * *

Снимать устав с роскошных дев

шелка, атласы и муары,

мы, во фланель зады одев,

изводим страсть на мемуары.

* * *

Мне забавна в духе нашем пошлом

страсть к воспоминаниям любым;

делается все, что стало прошлым,

розовым и светло-голубым.

* * *

Настолько он изношен и натружен,

что вышло ему время отдохнуть,

уже венок из лавров им заслужен —

хотя и не на голову отнюдь.

* * *

Жизнь моя на севере текла,

я в жару от холода бежал;

время, расширяясь от тепла,

очень удлиняет жизнь южан.

* * *

В момент обычно вовсе не торжественный

вдруг чувствуешь с восторгом идиота

законченность гармонии Божественной,

в которой ты — естественная нота.

* * *

У нас, коллега, разные забавы,

мы разными огнями зажжены:

тебе нужна утеха шумной славы,

а мне — лишь уважение жены.

* * *

Я не измыслил весть благую

и план, как жить, не сочинил,

я что придумал — тем торгую,

и свет сочится из чернил.

* * *

Читатель нам — как воздух и вода,

читатель в нас поддерживает дух;

таланту без поклонников — беда,

беда, что у людей есть вкус и слух.