Гамп и компания - [12]

Шрифт
Интервал

— Да, мэм, — говорю.

— Зови меня просто Элис, — говорит она и исчезает в соседней комнате, а подол ее халата шуршит позади.

Я сидел там, глядя на банку с кока-колой и чувствуя, как жажда все нарастает и нарастает. Мне страшно хотелось пусть даже кока-колы, но только нормальной. В конце концов я подумал, что миссис Хопвелл вышла на несколько минут, а потому прошел дальше на кухню. В жизни не видел такой кухни! То есть эта кухня была больше, чем весь дом, где выросла Дженни, с отделкой из кафеля, древесины и нержавейки, а свет там светил прямо из потолка! Я открыл холодильник, чтобы посмотреть, нет ли там еще кока-колы, думая, что та банка, может, просто испортилась. К моему удивлению там оказалось с полсотни банок. Я открыл еще одну и от души глотнул. А, тьфу! Мне пришлось сплюнуть. Вкус у нее был совсем как у жидкого говна.

Точнее, на самом деле вкус у нее был не как у говна, какой бы там вкус у говна ни был. Эта кока-кола скорее напоминала смесь скипидара и машинного масла, с небольшой добавкой сахара и шипучки. Я подумал, что кто-то, должно быть, решил с миссис Хопвелл шутку сыграть.

Как раз в этот самый момент миссис Хопвелл тоже входит на кухню.

— Ага, Форрест, кока-колу ты, как я вижу, нашел. Бедный мальчик, я и не знала, что тебя так мучит жажда. — Теперь на ней была розовая ночная рубашка, которая наглядно демонстрировала все ее прелести, очень на мой взгляд внушительные, а также пушистые розовые шлепанцы. Я подумал, что она собирается ложиться спать.

Теперь я оказался определенно в затруднительном положении. Миссис Хопвелл взяла чистый стакан, который искрился как радуга, положила туда немного льда и налила кока-колы. Я слушал, как лед потрескивает в стакане, и мучительно думал о том, что мне теперь предстоит эту отраву пить. Но тут миссис Хопвелл говорит, что сейчас вернется, что ей, мол, нужно «освежиться».

Я уже собрался было выпить еще кока-колы, но затем меня посетила идея. Возможно, я мог как-то ее улучшить. Я припомнил тот раз в университете, когда мне так страшно хотелось лаймеада, что я даже ощущал на языке его вкус, но там не было лаймов, зато моя мама прислала мне несколько персиков, и я сделал себе «персиад», отжав эти самые персики через грязный носок. Какой бы пакостной ни была эта кока-кола, я подумал, что смогу что-то из нее сделать, особенно если учесть, что мой язык был сух, как подошва, и я запросто мог помереть от жажды. Конечно, я мог бы просто раздобыть себе немного простой воды, но в тот момент на уме у меня была одна кока-кола.

Там стоял огроменный буфет, а в нем — банки и бутылки всех сортов, размеров и форм. На одной значилось «тмин», на другой — «табаско», еще на одной — «полынный уксус». Еще там были банки, бутылки и коробочки с другими специями и тому подобным. Я нашел бутылку оливкового масла, которое, как я прикинул, сможет немного приглушить вкус масла машинного, а затем банку шоколадного соуса, которому полагалось частично убрать привкус скипидара. Я смешал двадцать-тридцать разных ингредиентов в выставленной на кухонный стол чаше, а когда закончил, то для верности стал разминать все это пальцами. Затем я положил пару ложек полученной смеси в стакан с кока-колой. Несколько секунд вся эта пакость бурлила и шипела, словно собиралась рвануть. Но чем больше я размешивал ее со льдом, тем лучше она выглядела, и через несколько минут жидкость в стакане снова стала похожа на кока-колу.

В этот момент я стал ощущать себя одним из золотоискателей, которые засыхают в пустыне до смерти под горячим солнцем, а потому поднял стакан и залпом его выпил. На сей раз жидкость прошла чертовски гладко, и если это еще не вполне была кока-кола, то уж во всяком случае и не откровенное говно. По сути, это было так славно, что я налил себе еще стакан.

И как раз тут миссис Хопвелл вернулась на кухню.

— Ну что, Форрест, — говорит она, — как тебе эта кока-кола?

— Отлично, — говорю. — Если честно, я бы еще ее выпил. А вы не хотите?

— Нет уж, нет уж, Форрест, спасибо.

— Но почему? — спрашиваю. — Вас жажда не мучит?

— Вообще-то еще как мучит, — отвечает миссис Хопвелл. — Но я предпочитаю, э-э, небольшое возлияние иного рода. — Она подошла к буфету и налила себе полстакана джина, а затем долила апельсиновым соком.

— Понимаешь, Форрест, — говорит она затем, — меня всегда изумляло, как кто-то может пить это говно. Между прочим, его мой муж изобрел. Они хотят назвать его «нью-кока».

— Да? — спрашиваю. — Честно говоря, на вкус эта «кока» не очень-то «нью».

— Ты мне еще рассказываешь, приятель! Никогда ничего поганей в жизни своей не пила. Вкус у нее вроде — черт, не знаю — вроде скипидара или чего-то такого.

— Угу, — говорю. — Я знаю.

— Понимаешь, боссам компании «Кока-кола» в Атланте захотелось чего-то новенького. Жопа это, если по правде, а не нью-кока, — говорит миссис Хопвелл. — Они вечно с чем-то мухлюют, чтобы прикинуть, как бы им продать свое говно под каким-то новым углом. А по-моему, если эта нью-кока говно, то говном она и останется.

— Вы уверены? — спрашиваю.

— Будь спок. По сути, ты первый человек, который выпил целый стакан этой самой нью-коки и не блеванул. Между прочим, мой муж — вице-президент компании «Кока-кола». Ответственный за исследование и развитие. Какое исследование — такое и развитие, если меня спросить!


Еще от автора Уинстон Грум
Форрест Гамп

История умственно отсталого юноши, рассказанная им самим на страницах этой книги, является воплощением мифа об «американской мечте» и одновременно острой сатирой на американское общество второй половины XX века.


Рекомендуем почитать
Плановый апокалипсис

В небольшом городке на севере России цепочка из незначительных, вроде бы, событий приводит к планетарной катастрофе. От авторов бестселлера "Красный бубен".


Похвала сладострастию

Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».


Брошенная лодка

«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…


Я уйду с рассветом

Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.


Три персонажа в поисках любви и бессмертия

Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с  риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.


И бывшие с ним

Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.