Гамлеты в портянках - [9]

Тяжёлые условия службы почти не повлияли на физически крепкого и морально здорового Павлушкина. В отличие от Герца он вообще не думал о том, как бы приспособиться к новым условиям, а сразу стал жить мужиком. Понятие «мужик» Павлушкин заимствовал у знакомых деревенских парней, отсидевших в зоне. С первых дней службы парень не водился со слабыми, с достоинством прогибался под сильных и старался сохранять по отношению к товарищам дружелюбную независимость. Как деревенская лошадь, — не знающая другой жизни, кроме однообразного и тяжёлого труда, — без особой радости, но и без какой бы то ни было грусти впрягся Павлушкин в телегу воинской службы и потащил её к дембелю.

Устал Павлушкин из-за того, что его стали нагружать дополнительно. На личную просьбу какого-нибудь сержанта сделать что-нибудь, Павлушкин отвечал коротко: «Это можем». Парень действительно умел делать многое, а если что-то и не умел, то всё равно с каким-то весёлым азартом брался за незнакомую работу и выполнял её на редкость качественно, разве что иногда с оттяжкой по времени. С каждым днём заказов становилось всё больше и больше, а рук у Павлушкина не прибавлялось. Парень долго думал, как бы справиться с ситуацией, и в конечном итоге пришёл к выводу, что надо набрать себе подмастерьев. Помощников он, однако, не взял. Взвесив все «за» и «против», Павлушкин сказал сам себе: «Время на обученье только потрачу. Одни будут тупые. Другие сделают вид, что тупые; кому охота дополнительно вкалывать. Третьи научатся, но станут делать работу, как не для себя». Не успокоившись, Павлушкин даже немного посердился в душе на ещё несуществующих других, которые будут делать вид, что они тупые. Третьих же, которые, выучившись ремеслу, станут делать работу, как не для себя, парень мысленно покрыл матом так, как покрывают овцематок кастрированные бараны — с мучительным удовольствием и без последствий. Пришедши к выводу, что набирать подмастерьев не стоит по определению и что количество рук нельзя увеличить по природе, парень решил, что выход из сложившейся ситуации можно найти в продлении дня за счёт ночи. Сержанты были не против продлёнки, и Павлушкин стал работать всякую сапожную, портняжную, столярную и прочую работу после отбоя. Шестичасовых и четырёхчасовых огрызков положенного восьмичасового сна курсанту вполне хватало, пока сержанты не обнаглели. Не скупясь на похвалы, они разрекламировали Павлушкина на всю бригаду и стали брать плату за сделанную им работу в соответствии с затраченными на раскрутку языковыми средствами. Цены на изделия и ремонт «От Павлушкина» росли не по дням, а по часам. Через три-четыре недели после начала рекламной кампании один из заказчиков осмелился сказать, что с него дерут немилосердно, на что сержант Кузельцов резонно возразил: «Не только за качественную работу платить надо, за бренд тоже; так теперь везде». Заказчик хотел было возразить, что бренду всего-то около месяца от роду, но Кузельцов опередил: «Раньше клиента затравливали, марку раскручивали, а сейчас не надо. Валом заказы прут. Бренду восемнадцать лет, мы выкупили его у гражданки». На этом разговор и закончился.

От вала заказов, близкого к девятому, Павлушкин перестал справляться. Его начали бить. Чтобы выправить ситуацию, он стал лавировать. Однако маневры не помогли. От напора на количество сделанной работы проигрывало качество и наоборот.

— Так-то ничё вроде, но не доеду до дембеля, если сутки через двое на износ вкалывать буду, — стал подумывать Павлушкин. — Выспаться бы. Неделю нормально посплю — и вывезу.

Положенного восьмичасового сна первое отделение АРТ взвода лишилось неделю назад, потому что командир этого отделения, сержант Кузельцов, заболел бессонницей, и эта зараза, — словно упавшее на поле боя знамя, — сразу была подхвачена всеми его непосредственными подчинёнными, не исключая посредственных: слабосильного Семёнова и забитого Календарёва. Страшный недуг не уложил заболевших солдат в постели, а, напротив, в продолжение целой недели поднимал их с коек сразу после отбоя — поднимал, уводил в курилку и заставлял беседовать с сержантом до самого утра. Болезнь точно приняла бы характер эпидемии, если бы Кузельцов был «дедом», который в армейской иерархии является чем-то вроде Великого Князя. Но сержант был «черпаком», то есть удельным князьком, имеющим право хозяйствовать только в своих владениях.

— Достал, блин, — мотнув головой в сторону сержанта Кузельцова, тихо обратился Павлушкин к Герцу за обедом.

— И меня достала это бдительность неусыпная. Мы с ног валимся, а ему хоть бы хны.

— Не о том я. Снотворное, говорю, достал.

— Иди ты.

— В натуре говорю.

— Доза?

— Лошадиная.

— Не убить бы.

— Куча народа только спасибо скажет.

— Мать его не скажет.

— Ладно, не боись. Передоза не сделаю. Пускай живёт и лямку тянет, гнида такая.

— Да, пусть живёт. Ему тоже тут не сахар. Взводный ему регулярно лицо поправляет.

— Герц, я как с бабой пересплю, когда взводный его долбит.

— А я тебе даже не скажу, какие у меня ощущения, когда он в замес попадает… Но вообще-то Кузельцов справедливый.

— Вообще-то да… Жёсткий, но справедливый. Армейка — не детсад.