Гамиани, или Две ночи сладострастия - [14]

Тотчас же на ее крик в комнату вбежала огромная собака, виляя хвостом и добродушно повизгивая. Она подошла к лежащей графине и усердно принялась лизать ее воспаленный клитор, красный язычок которого высовывался наружу. Из груди Гамиани вырывались страстные стоны. Однако шершавый язык Медора ненадолго смог утолить жажду графини к наслаждению.

— Молока… молока… о-о… о-о-о! — простонала она.

Смысл этого странного восклицания стал для меня ясен, когда в комнате снова появилась Юлия, вооруженная странным инструментом. Это была гуттаперчевая имитация возбужденного приапа огромных размеров. Когда Юлия сильно сжала его в руках, из него струей брызнуло горячее молоко. Едва ли самый могучий жеребец мог похвастаться таким великолепным орудием. Трудно было себе представить, чтобы этот грандиозный инструмент можно было запихнуть между узких, изящных бедер Гамиани, однако Юлия без особого труда справилась с этой задачей. Несколько сильных толчков, сопровождаемых жалобными криками графини — и гуттаперчевый приап прочно занял свое место между ног Гамиани. Эта порочная женщина напряглась до предела, страдание исказило ее смертельно побледневшее лицо. Между тем Юлия умело принялась орудовать страшным инструментом, двигая его взад и вперед все быстрее и быстрее. Графиня в это время бешено кричала от боли и наслаждения…

Этот крик и стоны раздразнили добродушного Медора, и он бросился на Юлию, наклонившуюся над Гамиани в весьма удобной и соблазнительной позе. Раздвинутые врозь мощные чресла Юлии, по-видимому, представились огромному псу сладкой приманкой, и он заработал с таким усердием, что Юлия, захваченная врасплох этим стремительным нападением, на мгновение остановилась, охваченная сладкой истомой, но тут же с удвоенной энергией принялась орудовать резиновым прибором, не забывая при этом о собаке, ласки которой доставляли Юлии колоссальное наслаждение. Во всяком случае, никогда мне не приходилось видеть, чтобы женщина отдавалась с таким самозабвением и страстью. Юлия настолько увлеклась состязанием с Медором, что совсем забыла о своей основной обязанности — удовлетворить графиню, чем сильно разгневала свою госпожу. Гамиани буквально взбесилась, она осыпала нерадивую служанку проклятиями, грубыми и злобными.

Придя в себя, Юлия с яростью заработала гуттаперчевым приапом и, когда графиня, закатив глаза и широко открыв рот, со стонами стала сама хватать руками орудие наслаждения, стараясь как можно глубже затолкнуть его в себя, Юлия, поняв, что страсть Гамиани уже достигла своей кульминационной точки, нажала пружину, и теплое молоко мощной струей брызнуло в чрево неистово кричащей женщины.

— О-о-о… ой… остановись… я тону… о-о… о-о-о… ох…

Этот великолепный эротический спектакль вызвал в моих чувствах целую бурю. У меня не было сил сдвинуться с места, в полном оцепенении я чувствовал, что рассудок покидает меня. Эти дикие восторги и нечеловеческая страсть Гамиани пробудили неистовое желание, в моих венах горячо и неровно пульсировала кровь. Бешеная страсть к разврату охватила меня. Жажда любви довела меня в самое короткое время до полного безумия.

Увиденное оказало поразительное воздействие и на Фанни. Тело ее напряглось, глаза остекленели, сжатые в кулак пальцы дрожали. Весь ее облик как будто манил меня разделить с ней восторги любви. Полуоткрытый рот, пылающие губы и щеки, затуманенные глаза выражали такую неудержимую, необъяснимую страсть к наслаждению, что я, не помня себя от вожделения, стремительно бросился на нее.

Упав на кровать, мы, как два разъяренных зверя, сцепившихся в смертельной схватке, душили друг друга в судорожных объятиях, царапались и кусались. Мы были возбуждены настолько сильно, что, испытав блаженство один раз, не остановились, а, не разжимая объятий, бросились в погоню за новым наслаждением…

Наконец, мы забылись тяжелым сном.

Когда же я пробудился, солнце уже играло ярким светом, его лучи проникали сквозь шторы и играли на богатых коврах и шелковых тканях. Это чарующее, яркое, поэтическое пробуждение после бурной ночи привело меня в себя. Фанни еще спала. Рассвет розовел на ее нежных щеках, на губах едва заметно светилась трогательная улыбка, ее прекрасное обнаженное тело ласкали первые лучи солнца. Я любовался ею, и светлое чувство любви всколыхнуло мою душу. Мне хотелось шептать ей нежные слова, ласкать ее упругую грудь. Она казалась мне слабой и беззащитной. Я понял, что полюбил эту прелестную девочку, полюбил всем своим существом, полюбил навеки. Но я чувствовал, что эта любовь не принесет нам обоим счастья. Страшная ночь непреодолимой преградой встала на пути к нашему счастью. Я готов был в это утро отдать даже жизнь, чтобы все случившееся оказалось кошмарным сном, плодом извращенной фантазии, но кошмар был реальностью, и мы были не только свидетелями, но и участниками его. Пока Фанни была рядом со мной, я был счастлив, но не мог не думать о том, что пробуждение разрушит это хрупкое, призрачное счастье, и я был бессилен этому помешать, благодаря Гамиани, жестокая рука которой повергла нас в пучину разврата. Я не мог простить себе того, что я не вырвал Фанни из рук этой порочной женщины и, движимый самыми низкими инстинктами, стал соучастником развращения невинной девушки.