Галина Уланова - [77]

Если ранее Уланову вводили на главные роли, то именно с балета Шостаковича она становится постоянной участницей премьер. Удача широко улыбнулась ей, открыв врата в ее творческий «золотой век». На репетиции «жизнеопасного» танца, поставленного Якобсоном, бесстрашная балерина Ольга Мунгалова упала с рискованной поддержки и получила травму головы. Охрана труда запретила работу над подобными номерами. Новый вариант Леонид Вениаминович сочинял уже на Уланову.

Одной из кульминационных сцен балета было выступление Западной комсомолки с четырьмя спортсменами. Уланова вспоминала:

«Якобсону поручили второй акт, самый для меня важный. Он больше других увлекался акробатикой, поэтому сочинил для меня спортивный танец.

Мы все были самозабвенно увлечены работой. И Якобсон, разумеется, больше всех. Леонид Вениаминович мог бы сказать о себе, что он прожил жизнь, сочиняя каждый день новую композицию. Работать с ним было и радостью, и мукой, потому что работал он всегда очень тщательно, трудно, долго. Он был очень требовательным, почти беспощадным, как маститый мэтр, умудренный опытом и всезнанием. Но требование это было доказательно. Мы его считали своенравным, упрямым, претила его самоуверенность. Оказалось, что он был не столько самоуверенным, сколько творчески убежденным. И при этом всесторонне образованным и безумно лирическим. Но он не принимал никаких замечаний и, в конечном счете, омелел.

Якобсон жил тем, чтобы выложить всё свое нутро в танце. Всегда говорил мне при встрече: «Я собираюсь ставить…»

Я оказалась связанной с ним, совсем молодым, через «Золотой век». Свою хореографию он чувствовал так же, как на Западе. За границей меньше всего ставилось больших полотен. Так вот, в небольших вещах Якобсон умел раскрыть очень большое полотно, которое получалось и очень реалистичным, и очень условным.

Он добивался не копирования спортивных движений, а образного ощущения спортивной легкости, красоты, полетности человеческого тела. И с каким наслаждением я летала в руках моих партнеров.

Сцена спортивных состязаний физкультурников стала лучшей в спектакле. Теннисисты были, футболисты были. Воображаемая сетка, воображаемый мяч.

Я танцевала в купальном костюме и в шапочке «а-ля пловчиха». А танец мой с партнерами был аллегорией плавания, очень трудно, очень своеобразно сделанный. На каждую позу, на каждый такт — определенные движения, которые трудно было исполнителям учить».

Головоломные комбинации составляли «прыжки в воду». Мужской кордебалет выстраивался в «вышку», с вершины которой Галя низвергалась в воображаемый бассейн, где ее ловили партнеры. Владимир Преображенский обращал внимание на то, что этот трюк «исполнялся ею как чисто балетный полет, удивительный по красоте траектории, музыкальности, невесомости; но подобный прыжок еще и свидетельствовал о смелости юной Улановой и о ее безукоризненной ловкости». Вахтанг Чабукиани отмечал: «Она без труда всё проделывала, и как раз эту акробатику, которая в ином исполнении могла показаться суровой, она от сухости спасала своим редким поэтическим даром. Уланова в жизни поразительно волевая: она не умеет кричать, ругаться, но никогда не сделает того, что считает плохим. И ведь эта внутренняя стойкость есть во всех ее героинях. А в «Золотом веке» это волевое ее свойство проявилось открыто: смелая физкультурница, комсомолка, ничего не боится».

Эксперименты были ее страстью, ведь в новаторских поисках балетмейстеров она находила то, что помогало ей развивать, углублять и даже оправдывать свою индивидуальность. «Золотой век» подарил Гале образ современницы, пусть и не без «налета вульгарного социологизма». Однако она умудрилась расцветить однолинейный «шершавый язык» хореографического плаката тонами изящной лиричности.

Уланова явила свою утонченную танцевальную палитру в сумбурном материале «Золотого века». Накануне премьеры постановщики откровенно признавались, что найденные ими хореографические формы не могут быть выданы за новую систему балетной техники, так как классическую систему балета с двухсотлетней историей невозможно уничтожить одним росчерком пера. Они только готовили переход к советской тематике.

«Золотой век» оказался началом начал для всех его создателей. Шостакович и в преклонных годах ясно видел картины этого балета: «Здесь были все виды спорта, которые Якобсон преобразил хореографически. Представление было так гармонично сведено в одно целое, что, когда после необычайно динамичного действия вся масса вдруг останавливалась и плыла медленно, как при киносъемке «рапид», я переставал слышать музыку из-за оваций зрительного зала в адрес хореографического приема. Незабываемый вечер! Мне казалось, что мы с Якобсоном впервые родились в искусстве и моя музыка звучала по-новому в хореографической интерпретации».

Юная Уланова впервые познала личную победу, которую не смог оттеснить даже грандиозный успех всей постановки. И ее благодарность Леониду Вениаминовичу не померкла со временем:

«В двадцатые годы Якобсон был ярким представителем и выразителем бурных натисков в искусстве. Его заблуждения были заблуждениями времени. Однако его требовательный голос часто звучал задиристее других. И доставалось ему от защитников классического танца больше, чем другим.