Галина Уланова - [196]

Естественно, мы собрались и скоро шли, изумленные, по прекрасным залам императорского дворца. В одном из залов нас ожидали Мао Цзэдун, Чжоу Эньлай, вдова «отца нации» Сунь Ятсена и другие.

Мао Цзэдун приветливо поздоровался с каждым из нас, расспросил о наших планах, пожелал нам как можно ближе познакомиться с китайским народом и его культурой. 7 ноября состоялся прием по случаю годовщины Великой Октябрьской революции, а после него нам предложили осмотреть Пекин.

Мы посетили знаменитый храм Неба, осмотрели императорский дворец. Мы видели изделия из нефрита, вышивки, картины древних художников, глубокие по настроению, прелестные по сочетанию и яркости красок. Другие картины написаны тушью, и сколько в них задушевной лирики, мягкости. Они звучали, как музыка.

Просто невозможно рассказать о всех виденных чудесах, покоряющих и ум и сердце своей красотой, свидетельствующих о поразительной талантливости и работоспособности китайского народа.

Посетили живописный народный базар, причем вот что поразило нас: куда бы мы ни шли, ни ехали, везде была слышна музыка — поют птицы на улице в клетках, подвешенных у входа в дом; каждый продавец прикрепляет над лотком какие-то колокольчики, и они звенят, переливаются в воздухе; дети играют в свистульки; играет уличный музыкант. И всё это сливается в какую-то симфонию.

В Китае очень любят пекинскую классическую оперу. Нам посчастливилось присутствовать на одном из спектаклей. Голоса артистов настолько выразительны, что, не зная языка, понимаешь, о чем идет речь. Сочетание крайней условности с предельным реализмом придает этому зрелищу совершенно особое своеобразие.

Мы присутствовали на одном из уроков в школе, где обучаются будущие артисты. Видели, как занимались дети, а затем увидели, как элегантный пожилой мужчина, старейший китайский артист Мэй Ланьфан перевоплотился на сцене в прелестную молодую женщину. Это вряд ли когда забудешь, до того это талантливо было сделано. Взгляд, движения рук, два-три шага — и создан изумительный по совершенству, предельно условный и понятный образ. Понятный, потому что прекрасный, потому что для людей и о людях. Конечно, это возможно только при огромном труде и таланте артиста, а также благодаря многовековым традициям национального театра.

Особенно мне запомнилось посещение тихого зеленого Ханьчжоу. Вообще природа Китая поражает своей красотой, и не нужно быть поэтом, чтобы прийти в восторг от этого чуда. Конечно, когда тебя все время везут и что-то показывают, то, естественно, видишь не совсем то, что увидел бы сам, идя по земле. Впечатление от таких поездок не совсем верное, но, даже видя то, что тебе показывают, иногда замечаешь нечто такое, что хозяева и не хотели бы показывать.

Мы были в Китае целый месяц. Гастроли прошли успешно, и по окончании их мы вернулись в Москву».

В Пекине Уланова познакомилась с «дивным и своеобразным» искусством актрис Фан Жуйцюань и Фу Цюаньсян. Мэй Ланьфан подарил балерине свое кимоно, в котором изображал женщин; она приспособила его для своей Тао Хоа и незабываемо танцевала в нем вальс-бостон. «Тут, наверно, через костюм меня чуть-чуть задел гений Мэй Ланьфана», — с милой непосредственностью замечала Галина Сергеевна. А вот Лавровский говорил серьезно: «Она была очаровательной китаянкой. Видя ее, можно было подумать, что она всю жизнь прожила в Китае, знает его женщин, их манеры. Уланова — это редчайшее явление в искусстве, это человек общечеловеческой значимости. В кульминационные моменты у нее не бывает ничего лишнего. Вы видите бесконечно искреннего человека, не заботящегося ни о чем, кроме одного, — правды. И эта правда жизни сквозит в каждом взгляде, в каждом движении. Ее сценические образы — нечто величественное и недосягаемое».

Когда Уланова вновь гастролировала в Пекине осенью 1959 года, Мэй Ланьфан написал: «Танец умирающего лебедя… Танцует Галина Уланова… На сцене нет никаких декораций, но балерина словно принесла с собой в зал осеннюю прохладу тихого озера, свет холодной луны, в котором отражается тень одинокого лебедя. В ее жестах — безрадостные воспоминания об ушедшей весне, о любви принца, страдание от невозможности ответить на это чувство. Позднее Уланова говорила: «В отдельных буквах алфавита нет никакого смысла, но сочетая их, можно создать бесконечное множество слов. Так и в балете. С помощью каждого жеста, каждого движения можно выразить тысячу мыслей». В этих словах — секрет искусства Улановой. И вспоминая их, я думаю о том, что артиста балета можно, очевидно, сравнить с поэтом. Китайский литератор Сунской эпохи Су Ши, восхваляя стихи большого поэта древности Лу Фу, писал: «Он так тонко подбирает каждое слово, что его стихи читаются легко и свободно, будто они написаны без всякого усилия». Когда видишь Уланову в танце, то может показаться, что она тоже танцует без всякого усилия. Но ведь каждый ее жест, поворот, движение — результат не только природного дарования, но и кропотливого труда».

В 1952 году Уланова снималась сразу в двух киносборниках режиссера Герберта Раппапорта, того самого, которого в 1936 году перетянул из Голливуда в Страну Советов Борис Шумяцкий, руководивший Главным управлением кинопромышленности Комитета по делам искусств. Верность коммунистическим принципам разобщила Герберта Морицевича с товарищем по кинематографическому цеху, знаменитым Георгом Пабстом, запечатлевшим, между прочим, Шаляпина в роли Дон Кихота. Сталин вполне оценил идеологические предпочтения Раппапорта и наградил его тремя премиями своего имени.