Галицко-Волынская Русь - [193]

.) первее князя великого Владимира Рюриковича на князя Михаила черниговского и на Изяслава Мстиславича смоленского… призвал князь великий Данила Романовича галицкого с войском и, собрав войско великое… пришед к Чернигову, многое волости пожег. Михаил же и Изяслав, выступя противу их, учинили жестокий бой, но были сбиты и едва могли отступить к Чернигову. Тогда Изяслав смоленский поехал сам к половцам…, а Михаил, видя, что силою противиться не может, искал хитростию избавиться, послал к Данилу Романовичу якобы просить о мире, а при том подкупить бояр его и советников, чтоб он отстал от Владимира. Данил, советуя великому князю и прося о мире, но видя, что оной не приемлет такого, как Михаил хочет, отступил от Владимира по совету злых своих советников. Михаил, уведав о том, тотчас выступил противо им, но, не смея на Владимира нападения учинить, ночью напал на полки Даниловы, так оные разбил, что едва Данил сам спасся, а Владимир, не ожидая себе такого ж приключения, возвратился в Киев»[2708].

Татищевский рассказ, как представляется, не должен смущать обилием оригинальной информации. В основных своих пунктах он полностью согласуется с сообщением новгородской летописи и ни в чем не противоречит ему. Оба источника согласно говорят о походе Владимира и Даниила к Чернигову против Михаила и Изяслава, о «пожжении» и «опустошении» Черниговской земли («посада» и «волостей»), о выступлении Михаила из города, суть которого разъясняет В. Н. Татищев — то была неудачная попытка остановить противника на подступах к столице. Благодаря татищевским дополнениям получает объяснение свидетельство о бегстве Изяслава к половцам, но самое главное — открывается смысл «прелести», которую «створил» Михаил «на Даниле», в результате чего пострадали галичане.

Показания источников совпадают не только по существу передаваемых сведений, но и в порядке их изложения, оба свидетельства близки друг к другу композиционно. В обоих случаях Михаил нападает на Даниила после того, как он, прекратив участвовать в боевых действиях, «поиде опять»; войска киевского и галицкого князей все время действуют совместно, а под конец расходятся порознь, и весь их поход, начавшийся вполне успешно, внезапно терпит тяжелую неудачу. Оригинальные известия В. Н. Татищева исключительно носят характер позитивного дополнения по отношению к варианту Новгородской Первой летописи, являясь необходимыми пояснениями к ее рассказу, улавливающему лишь общие контуры происходящих в Южной Руси событий. Возможно, оба они восходят к общему источнику южнорусского происхождения, альтернативного летописцу Даниила Галицкого.

Возвращаясь к версии черниговских событий Галицко-Волынской летописи, мы присоединяемся к тем исследователям, кто ставит под сомнение ее достоверность, отдавая предпочтение известиям Новгородской Первой летописи[2709]. Нельзя согласиться с М. С. Грушевским, предлагавшим «скомбинировать» показания этих источников, в результате чего получалось, будто Михаил «вышел из Чернигова, не выдержав тяжкой осады; тогда черниговцы сдались, а Даниил посадил здесь Мстислава Глебовича… Но когда Даниил с Владимиром после этой победы хотели возвращаться, на них неожиданно напал Михаил, "створивъ прелесть на Даниле", и сильно потрепал его полк,"побив Галичан без числа", едва Даниил вырвался»[2710].

На наш взгляд, подобная трактовка есть результат «силового» подстраивания новгородских известий под рассказ Летописца Даниила Галицкого, потребовавшего от историка самому домысливать то, чего нет ни в одном источнике, — капитуляцию черниговцев и посажение Даниилом Мстислава на черниговском столе. Но как при этом быть со свидетельством новгородской летописи, что после «выступления» Михаила из Чернигова его защитники и не думали сдаваться: война продолжалась с прежней силой, а город так и не был взят. Утверждение же о передаче Даниилом черниговского стола Мстиславу и вовсе противоречит дальнейшим показаниям источника, сообщающего, что едва только успел Владимир Рюрикович вернуться из-под Чернигова в свой Киев, как «приде» вместе с Изяславом и половцами «Михаило с черниговци подъ Кыевъ и взаша Кыевъ»[2711]. Значит, все это время Михаил был и оставался черниговским князем, и говорить о замене его кем-то другим совершенно не приходится.

О недопустимости подобных решений свидетельствует и проведенный специалистами анализ текста Галицкой летописи в части, касающейся черниговского похода. Л. В. Черепнин видит здесь «попытку комбинации» галицких известий «с известиями какого-то источника черниговского происхождения»[2712]. Родившийся в результате рассказ исследователь находит весьма безыскусным: «сам по себе он лишен композиционной стройности», изобилуя, в частности, многочисленными повторами[2713]. Схожие оценки делает Η. Ф. Котляр, считающий, вслед за В. Т. Пашуто, что в основе повествования галицкого летописца лежал киевский источник: «Это повествование, явно киевского происхождения, было обработано благосклонным к Даниилу редактором, попытавшимся придать ему ту идейную направленность, которая вообще присуща Повести о возвращении галицкого стола (по концепции автора, одной из составных частей Летописца Даниила Галицкого. —