Галиция. 1914-1915 годы. Тайна Святого Юра - [40]

. Да и показания этих монашек, которые подтвердили, что помогли сменить ему одежду, когда он к ним явился, а затем оставили у себя в качестве чернорабочего… Но с другой стороны, какого рожна шпиону так рисковать: являться ночью в дом, где его может ожидать засада. Ведь расправиться с нашим капитаном можно было и в более подходящем месте.

– А что со вторым? – спросил Корецкий.

– Этот и в самом деле значится в списках австрийских дезертиров. Он составлялся нами еще в первый месяц оккупации Львова. Комендатура тогда не справлялась с количеством дезертиров в городе, и в качестве временной меры было принято решение брать с них присягу не воевать против России и не убегать из Львова. Католики присягали в костеле Святого Антония, а униаты – в Волошской[83] церкви. А что касается найденного у него обрывка пропуска из Сколе – пока не ясно, но мы направим запрос с их фотографическими карточками в штаб Одиннадцатой армии. Местечко Сколе сейчас находится в их расположении.

– А я бы все же этапировал во Львов Лангерта, – предложил Дашевский, – это дало бы нам возможность основательно разобраться с ним.

– Пожалуй, – согласился Ширмо-Щербинский, – я поговорю с генералом Никитиным.

Внимание офицеров привлекли австрийские пулеметы, с которыми занималась пулеметная команда. Корецкий поинтересовался, нельзя ли им сфотографироваться возле трофеев?

– Никак нет, ваше благородие, – ответил унтер-офицер, – комендант категорически запретил. На прошлой неделе один из пулеметов неожиданно выстрелил, когда пулеметная команда маршевого запасного батальона выстроилась рядом с ними, чтобы сфотографироваться. Пуля прошла навылет через животы трех солдат, и двое из коих скончались.

– Да, – заметил Корецкий, – и даже оружие может хранить верность присяге.

– В нашем штабе, – продолжил начатый разговор Ширмо-Щербинский, – сейчас больше озабочены другим обстоятельством – приездом из Киева офицера по особым поручениям полковника Алексеева. Не тот ли это гусь, которого мы так долго поджидаем, особенно в свете неожиданных интересных сведений от нашего агента Кельнера? Согласно его донесению, полковник имел конфиденциальную встречу с известным нам Грудским. При этом агент уверяет, что тот пытался скрытно передать полковнику какой-то сверток.

Упоминание свертка, несомненно с деньгами, сразу оживило Чухно.

– Грудский? – переспросил он. – Это бывший директор филиала австрийского банка по торговле?

– Ты путаешь с Згурским, которого мы взяли за спекуляцию с американской валютой, – поправил его Ширмо-Щербинский, – а этот из Петрограда. Под видом раздачи денег пострадавшим евреям он занимается шпионажем. Он уже доставил нам массу хлопот своими разъездами по прифронтовым зонам Галиции. Хитрая бестия.

Чтобы уличить его в сборе сведений о дислокации войск, мы подставили ему нашего офицера в качестве шофера во время поездки в район Тарново, где шли сильные бои. Так вот, в корчме, где Грудский собирался встретиться с местными евреями, нашему шоферу добавили в вино какую-то дрянь, после чего он сутки приходил в себя.

– А есть ли у нас санкции что-либо предпринимать в отношении Алексеева? – засомневался Дашевский.

– По этому поводу из штаба уже ушла телеграмма в Барановичи. Будем ждать разрешения Ставки.

Контрразведчики расположились за стойками – местом интимного общения со своими маленькими любимцами и надежными защитниками: маузерами, браунингами, кольтами и люгерами. Благо в российской армии офицеры имели право по своему усмотрению и на собственные деньги приобретать личное оружие и каждый мог блеснуть перед товарищами уникальным приобретением.

Тир располагал прекрасными условиями для стрельбы. Кроме обычной стрельбы по мишеням, которыми был забит склад, здесь можно было поупражняться и в дуэльной стрельбе[84].

Во время очередной замены мишеней к стрелкам подошел начальник временного окружного склада штабс-капитан Лях-Невинский, большой знаток и почитатель стрелкового дела.

– Господа офицеры, позвольте сделать некоторые замечания по поводу вашей техники стрельбы, – с благодушным выражением обратился он к контрразведчикам. – Я обратил внимание, что угол поворота корпуса на цель у вас не полностью согласуется с согнутой рукой, а у молодого человека, – указал он на Новосада, – рука почему-то вообще не согнута.

На лице Корецкого отразилось недоумение. Для него, жандармского офицера, еженедельно упражняющегося в тирах, советы армейского служаки представлялись почти унизительными.

– Вы заблуждаетесь, любезный, – не совсем приветливо ответил Корецкий, – стойка зависит от индивидуального телосложения человека и проверяется поворотом тела во время прицеливания. Достаточно закрыть глаза, и можно понять, куда уклоняется мушка и куда следует отставить левую ногу.

– И насчет согнутой руки вы не правы, господин штабс-капитан, – задиристо отозвался Новосад. – Нынешняя практика международных соревнований склоняется именно к стрельбе с прямой руки.

– Это не совсем так, молодой человек, – несколько обескураженный реакцией офицеров на свои бескорыстные советы, ответил штабс-капитан, – наименьшее мышечное напряжение возможно только при согнутой руке. Это повышает равновесие и устойчивость тела.