Галиция. 1914-1915 годы. Тайна Святого Юра - [38]

В тот же момент его напарник бросился на капитана и схватил за горло. Но Белинский уже вошел в раж. Удар головой в переносицу – и противник ослабил хватку. Капитан обхватил его за пояс и, прогнувшись, отработанным приемом бросил через спину. Борьба продолжилась уже на полу, где Белинскому удалось изловчиться и оглушить долговязого ударом кулака.

Через пару минут незваные гости лежали рядышком у камина, связанные толстым шнуром от гардин. Здоровяк открыл глаза. Его подельник тоже пришел в себя и испуганно косился на капитана.

Белинский смыл кровь с лица, подошел к телефону и вновь набрал номер дежурного.

Ширмо-Щербинский приехал вместе с Новосадом на санитарной машине.

Ночных пришельцев быстро загрузили в автомобиль и повезли в тюрьму на Донского. Белинский отправился с ними, чтобы присутствовать на первых допросах. Первым допросили батяра, который назвался Юзефом Оршулем. Он уже полностью пришел в себя и внешне выглядел довольно уверенным. Заявил, что является дезертиром австрийской армии, а в прошлом был школьным инспектором. От своего полка отстал, притворившись больным. Скрывался у монашек на улице Сакраменток[78]. В дом явился якобы для того, чтобы разобраться с неожиданным самозванцем, так как сам является родственником умершей старухи и считает себя ее законным наследником. На уточняющие вопросы отвечать категорически отказался, как и не дал пояснения в отношении найденных у него в кармане двух ключей.

Долговязый назвался Томашем Словинским, дезертиром одиннадцатого армейского корпуса. С «инспектором» якобы встретился в шинке на Краковской и за двадцать крон согласился помочь проучить какого-то подлеца. Ему был задан вопрос в отношении единственной обнаруженной при нем вещи – скомканного обрывка пропуска из Сколе во Львов. На что он ответил, что этот клочок бумаги, возможно, остался от прежнего владельца плаща, который он приобрел на рынке.

Работу с дезертирами закончили только к утру. Когда возвращались и подвозили поближе к дому Белинского, Новосад спросил капитана:

– Павел Андреевич, поделитесь секретом, как вам удалось одному одолеть двух здоровых мужиков?

Белинский, у которого висок был заклеен трофейным пластырем фирмы «Байерсдорф», с улыбкой ответил:

– Да нет никаких секретов, дорогой Стасик. Просто это толпа случайностей, которая окружает нас: осколки стекла, на которых поскользнулся один из моих гостей, слишком длинный плащ, в котором запутался мой противник, когда мы схватились на полу. Ну, безусловно, пригодилось и мое былое увлечение французской борьбой.

– Этому вас тоже обучали в академии? – удивлялся Новосад. – Вы не рассказывали.

– Нет, конечно, борьбой я увлекся намного раньше – еще во время моей службы в пехотном полку в Вильно. Однажды в город приехал немецкий борец, чемпион Тевтонии Ганс Каван и поразил всех своими приемами, с помощью которых он ловко разделался с нашими цирковыми силачами. После этого французская борьба превратилась в одно из главных увлечений в нашем полку.

– Каван? – переспросил Ширмо-Щербинский. – Я помню эту странную фамилию. Газеты писали, что этот Каван вместе с двумя другими немецкими чемпионами не успел вернуться в Германию до начала войны, и их прямо из цирка какого-то провинциального городка забрали в тюрьму.

– Вполне справедливо, – отреагировал Новосад, – я бы еще заставил их трудиться на общественных работах, а не кормил даром казенным пайком.

В квартире на Черешневой все выглядело как после погрома. Белинский взялся было за уборку, но потом устало опустился в кресло. Долго ли ему оставаться здесь и есть ли резон это делать вообще после минувшей ночи? Возможно, он узнает об этом уже в ближайшее время на явочной квартире на встрече с Ширмо-Щербинским, встреча с которым была назначена на следующий день.

Глава 24 Пост наружного наблюдения

Стационарное наблюдение за объектом разработки Резидентом велось из квартиры одного из руководителей Комитета помощи семьям немецких солдат из Галиции и Буковины Людвига Фаца. Немец вместе с сотнями своих соплеменников был интернирован в Поволжскую губернию.

На посту в эту ночь дежурил наблюдательный агент Козик. Вместе с тремя другими филерами киевской жандармерии – Пипским, Рябовым и Остренским – он был командирован во Львов сразу после занятия города российскими войсками.

Работа на новом месте в основном мало чем отличалась от прежней, правда, теперь приходилось выслеживать шпионов и всякого рода неблагонадежных элементов уже из числа австрийских подданных. Нередко делалось это под видом извозчиков, лоточников, уличных рабочих или попрошаек. Как и в Киеве, практиковалось и комбинированное наблюдение, для чего использовался небольшой извозчичий двор и два выделенных для этой цели автомобиля из гарнизонной автороты. Филеры без труда освоились на новом месте, изучили улицы, проезды и проходные дворы, быстро поднаторели в местных диалектах. Особых тягот военного времени они здесь не испытывали. Помимо исправно выплачиваемого жалованья в сто двадцать рублей, нередко случались щедрые вознаграждения за выполнение деликатных поручений начальства, а отсутствие рядом жены позволяло насладиться возможностями этого богатого на человеческие утехи города. Помимо прочего, вести слежку и передвигаться в этом компактном европейском городе было намного легче, чем в Киеве, что для уже немолодого Козика значило немало.