Галичина и Молдавия, путевые письма - [65]

Во Львове, между тем, кипели демонстрации, и все готовилось разрешиться революцией. Тогдашний Львовский губернатор граф Стадион, человек либеральный, мягкий и, что хуже всего, бесхарактерный, допустил студентов и ремесленников в национальную гвардию, позволил им взять из арсенала оружие и уже раскаивался в своем благодушии, видя, что это оружие послужит не для сохранения хоть какого-нибудь порядка в эти тяжелые минуты, которые тогда переживала империя, но обратится на разрушение ее. Является к нему депутация Львовской русской рады, от имени галицко-русского народа объявляет, что правительству беспокоиться нечего, что даже без войска можно усмирить поляков, потому что галицкие русские преданы душой и телом благополучно царствующему дому: “Пусть правительство положится на своих верных русских; пусть даст нам одинаковые политические права с поляками, разделит королевство Галицко-Владимирское на две части – на Мазурскую и Русскую, границей которым служить река Сян, и оно найдет в нас не только верных подданных, но и надежных защитников против всяких польских поползновений нарушить целость империи”.

– Хорошо, отвечал граф Стадион в недоумении: но правительство не может положиться на вас, потому что вы для него едва ли не опаснее самих поляков; вы русские, и вы, волей-неволей, тянете к России. У вас с русскими один язык, один обряд, одно имя. Россия имеет огромный интерес держать в повиновении поляков, которые ее ненавидят, а не вас, которые ее любите, она может, не сегодня, так завтра предъявить свои права, и вы охотно броситесь в ее объятия.

Граф Стадион был, разумеется, прав; но он имел дело не с многоглаголивыми поляками, а с теми, что мы называем хитрыми хохлами, которые мало говорят, кажутся неуклюжи, ленивы, тяжелы на подъём, а в сущности крайне хитры, упрямы и настойчивы.

– Пусть правительство не беспокоится, отвечали они: мы во-первых, вовсе не русские мы, а мы русины. Wir sind Ruthenen! Wir sind treue Ruthenen.

– Но ведь ваш язык русский.

– Наш язык руский, а не русский-российский; мы русины, а в России россияне; мы пишем слово руский с одним с, а россияне пишут с двумя с; мы принадлежим к двум разным племенам; российский язык для нас непонятен, российская церковь нам чужа; мы верные сыны престола св. Петра, мы преданнейшие слуги австрийской монархии, потому что в ней только наше греко-католическое исповедание (уния) находит себе должную защиту и покровительство, тогда как в России нас преследуют. Чего нам желать от России, где царствуют кнут и административный произвол, тогда как в настоящее время наше отечество, Австрия, сделалось в несколько недель одним из либеральнейших государств Европы!? Пусть правительство даст нам политические права, и оно увидит, что не только Россия не будет ему страшна, но оно будет страшно для России. Наши единоплеменники, живущие на Подоле, на Волыни и на Украине, узнав, что хлопы освобождены в Австрии, будут мечтать только о том, как бы и им подойти под благодетельный скипетр благородного дома Габсбургов. Наши единоплеменники за границей лишены святой веры отцов наших, унии, российским насилием. Пусть дом Габсбургов даст нам политические права – все духовенство Украины, Подола и Волыни пожелает снова возвратиться в унию, о которой оно теперь плачет. Мы не россияне, мы русины: Wir sind Ruthenen! Wir sind treue Ruthenen, Excellenz!

Дело было сделано. Австрийское правительство признало верных рутенов, и таким образом 1848 год, между прочими чудесами, который он произвел, открыл в Австрии совершенно новое славянское племя, до тех пор неведомое миру: русинов или рутенов, да еще и верных рутенов, die treue Ruthenen; и die treue Ruthenen получили некоторые политические права.

Во-первых, правительство признало, что они составляют отдельную национальность от поляков. Это был выигрыш огромный, вследствие которого их язык был признан языком краевым и державным, т. е., что на их языке было разрешено вести канцелярскую переписку и принимать прошения даже в Вене. Всякие правительственные манифесты, объявления должны были печататься для Галичины как по-немецки, по-польски, так и по-русски (ruthenisch, russinisch), а из этого вытекало, что они могли заводить свои собственные журналы. Первым журналом галичан была небольшая газета “Зоря Галицкая”, издававшаяся первое время г. Павенским. Это был небольшой листок, печатавшийся на языке, смешанном из малороссийского с церковным, но все еще церковными буквами. Гражданскую азбуку тогда еще мало кто знал в Галичине. “Зоря Галицкая” была органом львовской и русской рады так называемой партии святоюрцев. Св. Юр, т. е. св. Георгий – монастырь и митрополичья кафедра во Львове. Тогдашний митрополит Яхимович и его клирошане были главными двигателями русской борьбы против поляков; а так как русская агитация сосредоточивалась в монастыре св. Юра, а из него исходила, то поляки прозвали всех галицко-русских патриотов святоюрцами и клерикальной партией, название, которое до сих пор так за ними и остается. Орган святоюрцев, “Зоря Галицкая”, производил потрясающее впечатление на своих читателей. В первый раз после пятивекового гробового молчания, русские услышали смелое и откровенное заявление, что они русские, что поляки гнетут их, стараются их обезнародить, в первый раз вспомнили о прошедшей славе и величии Галицкого Королевства, и волей-неволей, один за другим, стали покидать полонизм и гордиться своим происхождением. Переворот произошел замечательно круто. Во многих приходах рассматривал я метрические книги: до 1848 года в этих книгах все писано или по-латыни, или по-польски, и, что всего забавнее, видно, как первое время священники не умели совладать с нашей скорописью: один писал уставом, другой перемешивал русские буквы с латинскими, третий выдумывал даже свое собственное правописание... Слов им не хватало для того, чтоб озаглавить книгу. На ярлыках читаете то записывание, то записка, то вычисление родячимся, умираючим, хрещаемым и слюбы беручим.