Галичина и Молдавия, путевые письма - [67]

Поляки, ожидавшие, не сегодня, так завтра, восстановления Королевства Польского, выхлопотали в Вене, чтоб Галичина оставалась, по-прежнему, единой и нераздельной, т. е. чтоб галицкий сейм был один как для западной мазурской, так и для восточной русской Галичини, потому что земли короны Ягеллонов не должны быть разделены в административном отношении. Затем, весьма ловким маневром они подвели, чтоб в этом сейме большинство членов было непременно поляки, и стали трудиться над введением в униатскую церковь новых латинских обрядов, над изгнанием русской церковной и гражданской азбуки, над введением в народные школы польского языка и над пропагандою польского патриотизма в среде как образованного, так и необразованного класса галичан. Это снова разбудило засыпавший было патриотизм галицкого духовенства. В ответ на это, оно выкинуло из себя огромную партию обрядовцев, которые поставили себе задачею очистить униатскую церковь от всего латинского, т. е. от органов, от звонка при выносе честных даров и т. п. Обрядовцы стали затворять царские врата во время богослужения (у униатов царские врата никогда не затворяются) отпустили волосы по плечам, усы, бороды, понадевали рясы и камилавки; но поляки сделали на них донос в Рим и из Рима было предписано держаться латинизма. Граф Голуховский, бывший и тогда наместником Галичины, отдал русское духовенство под надзор полиции, и полицейские агенты бунтовали хлопов против священников, внушая народу, что попам ничего не следует платить за требы. Жандарм стоял на паперти церкви и наблюдал, звонят ли колокольчики, играет ли орган, не затворяются ли царские врата, не стоя ли причащаются. Хлопство, несмотря на свой глубокий индифферентизм в деле обряда, все-таки, смотрело и смотрит на священников, как на единственных своих руководителей и своих бескорыстных друзей. Несмотря на запрещение платить за требы, хлопы тайком носили священникам хлеб, мед, полотна, водку, так же как носили отцы их. Польша не могла переменить народных обычаев, но вмешательство поляков в дело веры, в язык, их стремления ополячить русских удесятерили ненависть к ним всего, что было лучшего в Галичине. В 1848 году не каждый русский был святоюрцем; теперь нет русского, который не был бы святоюрцем, за исключением разного рода личностей, которые ополячились до того, что и в домах говорят не иначе, как по-польски. К числу их принадлежат, между прочим, издатели газеты “Народовой” г. Добрянский, или, как он себя называет по-польски, Добржанский, и г. Костецкий, или как он себя называет по-польски, Косцецький. Подобные господа даже и не вращаются в русском обществе: они сделались совершенными поляками и живут исключительно польскою жизнью, в полном отчуждении от тамошнего русского народа. В то же время освобождение крестьян в России благодетельно отозвалось на прилегающей к ней Галичине. Хлопство увидело, что в России крестьянам дано больше земли, чем в Австрии, что леса и пастбища не составляют в России исключительной собственности помещиков, что суд мировых посредников справедливее суда австрийских кесарей, что в России подати легче, живется вольнее, и в первый раз потянуло на нашу сторону. Прежде, говорят галицкие хлопы, русские крестьяне (т. е. подольские и волынские) завидовали нам и говорили нам: “Отдали бы вы нам ваших попов: ваши попы помогли вам от панов освободиться, а наши попы ничего не дают, и нас не освобождают”. А теперь мы завидуем волынским и подольским хлопам и говорим им: “У вас царь лучше и добрые, много земли вам дал и мало податей с вас берет, не так, как у нас, берут третью часть всего валового дохода... Скажите вашему царю, чтоб он нас к себе взял”.

Освобождение крестьян, усмирение польского восстания, льготы, дарованные холмскому униатскому духовенству, уничтожение телесных наказаний, успехи наши в дипломатии, на Кавказе, в Средней Азии – все это действовало чрезвычайно на настроение умов галицких русских и постоянно наталкивало их на мысль, что мы, великорусы, им не чужие, у нас с ними один общий враг – поляки, что если они разнятся от нас по вере, то в этом не их вина, а вина исторических обстоятельств. И стали они додумываться, что, будь их воля, они разом стряхнули бы с себя не только тяжесть латинских обрядов, но и самую связь с Римом, и подались бы к восточной церкви, а во время восстания, все сильный и сильный, все горячей и горячей у них развивается глубокая, страстная любовь к России и ко всему русскому.

На подмогу явились украинофилы.

В то время, когда галичане с таким жаром и рвением направляли русскую азбуку и русское правописание против поляков, которые из кожи лезли, чтоб порвать их литературную связь с остальным русским миром, вдруг из России выделилась партия украинофилов, которая вводила в южнорусский язык новое, не историческое правописание, основанное исключительно только на фонетических началах, правописание, разрывавшее всякую связь Южной Руси с ее прошедшим, с церковью и с нами. Поляки, как известно, очень сочувственно отнеслись к так называемой кулишовке: во-первых, она отделяла южноруссов от великоруссов – что было им огромным выигрышем; во-вторых, она избавляла от труда изучать грамматику, и давала возможность каждому безграмотному человеку писать, ничему не учась всякую ерунду, какая ему придет в голову. Ополяченные южнорусы, учившие курс студенты и всякого рода школьники ухватились за фонетическое правописание, как за якорь спасения, и стали мнить себя пророками пятнадцатимиллионной южнорусской национальности, которая, по их понятию, должна жить и разуться по образу казачества, петь думы, сидеть на курганах и гарцевать в степи с нагайкой в руке. Поляки с живостью ухватились за это изобретение; “уж если малороссы, считали они, не достанутся нам, так пусть же они не достанутся и москалям”, и Галичина сделалась театром ожесточенной борьбы между святоюрцами, стоявшими за это московское правописание, и украинофилами, стоявшими за Фонетическое. Святоюрцы были и есть люди серьёзные, учившиеся много и основательно, кончившие курсы в разных академиях и университетах и издававшие журналы, которые читались с уважением всеми серьёзными и умными людьми. Партию украинофилов в бараньих шапках, в шароварах с Черное Море, в красных кушаках составляли разные юноши, которые, по избытку народной даровитости, считали ненужным учиться и предрассудком кончать курс, а решились прямо с прорезывания усов, просветить своих соплеменников насчет их истории и политического значения. Они торжественно объявили, целиком со слов Духинского, что в москалях нет ни капли славянской крови, что великорусский гнёт терзает Малороссию, что малороссийский народ принадлежит к иному племени, чем великорусский, и представляет собою чистейший славянский тип (хотя они забывали, что тип многих из малороссов до невероятности калмыцкий или киргизский, что весьма естественно, потому что у нынешних южноруссов чрезвычайно много всякой половецкой, печенежской, тюркской, косожской, хазарской и т. п. туранской крови)...