Галерея женщин - [129]

– Немного ты рыбы наловил, верно?

После этого она исчезла.

На следующее утро, еще до рассвета, я вышел из дома и отправился набрать дикой ежевики, которую заметил у изгороди в лесу, в дальнем конце ягодника. Воздух, напоенный ароматами леса, и влажная трава под ногами создавали ощущение живой дышащей поэзии, жизни, текущей мечтательно и прекрасно. Мне все отчетливее виделись новизна и извечная молодость этого мира. Воистину, подумал я, перед лицом старения и смерти одного человека в такие, как вот сейчас, моменты лихорадки жизнь презрительно демонстрирует нам свою непреходящую молодость и новизну. Я или кто-то еще может состариться. Я или кто-то еще может умереть. Но жизнь и молодость не иссякнут. Восходы будут сменяться закатами и будут в новинку тем, кто только что родился. То же и с птицами, и с деревьями. Будут вновь приходить весна, лето, осень, зима, снова весна. Молодая кровь сохранит эту вечную преемственность. Но что станется с моей любовью? С моим несчастным браком? Все это скоро придет к концу. Как и моя жизнь. И что потом? В чем – если хоть в чем-то – может для меня состоять смысл этой извечной новизны?

И будто бы сговорившись наказать меня за мрачные философствования, события с того дня приняли дурной поворот. Я был уверен, что в это дивное утро Релла последует за мною на сбор ягод, – она не последовала. Потом сообщила, что не могла: мать побоялась, что она окажется мне в тягость. В тот же день, но позже, я сказал ей, что пойду к ручейку ловить рыбу, однако она не пришла. Мать загрузила ее делами по хозяйству. День прошел, мы лишь обменивались взглядами, грустно, исподтишка. Следующий день оказался немногим лучше. У меня складывалось впечатление, что над домом нависла тень подозрительности – и мое присутствие в нем становится неприемлемым. Однако в тот же день после полудня я, завершив прогулку, спускался с холма за домом и обнаружил ее там – она собирала ягоды. На ней был старый материнский капор с широкими полями, и выглядела она свежей и невинной школьницей, которой, впрочем, и была, – подходящей спутницей для лета и простора полей. При мысли, что мне предстоит ее утратить, у меня сжалось сердце.

– Хочешь помочь? – начала она, из предосторожности бросив взгляд в сторону дома.

– А можно? – осведомился я, подходя ближе.

– Даже и не знаю, – тут же откликнулась она. – Мне кажется, мама что-то подозревает. Ты лучше не стой так близко.

Она указала на ягодный куст чуть поодаль.

– Релла, – начал я, склоняясь над кустом подальше, но продолжая обращаться к ней, – ты просто не представляешь… я выразить не могу, что со мной происходит. Ты так мне нужна. Я почти не сплю. Как ты думаешь, чем это кончится? Сможешь ты когда-то приехать в Нью-Йорк? Согласна бежать со мной, если я попрошу?

– О… – Она задумалась, замерла. – Даже не знаю. Я, видишь ли, об этом еще не размышляла. Вряд ли я смогу приехать сейчас – по крайней мере, в ближайшее время, – но приеду позже, если тетушка В. мне позволит. – Она посмотрела на меня с серьезностью и сомнением, потом рассмеялась, позабавленная этой последней мыслью.

Я почувствовал, как внутри образуется пустота. Этот ее оптимизм. Этот смех – здесь и сейчас. Ощущает ли она то же, что и я, – понятно ли ей, как я стражду? Я опасался, что нет, – по сути, знал это, – и сердце отяжелело, дух распластался по земле. Я бросил на нее беспомощный взгляд:

– Я не знаю, как мне без тебя прожить, Релла.

– Ах, я по тебе тоже буду страшно скучать, – откликнулась она, но произнесла свои слова совсем не так, как я произнес свои. Для меня все это было слишком трагично.

– О, Релла! – продолжил я лихорадочно. – Ты и правда меня любишь?

– Да. – Она склонилась над кустом.

– Правда?

– Да. Да. Только ты все-таки поосторожнее, дядя Дан. Тебя могут из дома увидеть.

Я отодвинулся:

– Как же я могу уехать и оставить тебя?

– Ах, мне бы так хотелось поехать с тобой! Честно! Честно!

Вот и все, что она сказала. Больше мы почти ничего не успели обсудить – мать призвала ее к себе.

В середине следующего дня я работал в тени на боковой веранде – она тянулась вдоль всей стены дома – и не мог не заметить, что Релла, насколько позволяют обстоятельства, пытается этим воспользоваться. Даже слишком часто для человека, которому необходимо отвлекать чужое внимание, она проходила мимо и в конце концов – видимо, чтобы оказаться ко мне поближе, – решила вымыть голову, дабы потом получить возможность высушить волосы на солнце неподалеку от меня и заодно – о, девическое кокетство и тщеславие! – предъявить мне их златую красу. Вот только – это она мне сообщила шепотом – она не сможет остаться надолго. Атмосфера окружавшей нас подозрительности явно сгущалась. Тем не менее она не упускала возможности раз за разом проходить по тому или иному делу от залитой солнцем веранды, на которой сидел я, до своей комнатки внутри дома, каждый раз задевая меня то рукою, то юбкой. Ах, несказанная красота ее блестящих распущенных волос, обрамлявших оживленное юное лицо, водная ясность ее глаз, изысканный изгиб полных губ! Какое с моей стороны безумие, повторял я про себя раз за разом, даже смотреть на нее, а уж желать ее – и тем более. Ибо разве моя жена – это я сейчас заметил впервые – не наблюдает за нами из окна? Тем не менее, проходя мимо меня в очередной раз, Релла остановилась и попросила