Галерея женщин - [128]

Утром, однако, я встал очень рано, подстрекаемый желанием увидеть ее первым. Каждый взгляд на нее жег меня огнем. А вокруг – изумительный сельский край в июльскую пору, гладкие зеленые склоны, бескрайние золотые поля пшеницы, недвижные зеленые поля кукурузы. Ручей, соседний лес, белая лента дороги, уходящая в двух направлениях, – все это вызывало у меня интерес. На скотном дворе бродили свиньи и курицы, под застрехой ворковали голуби. К дому примыкал ухоженный ягодник – тяжелые ветки с малиной и еще недозрелой ежевикой. В полях уже ходили с серпами работники, а среди них – хозяин дома и его сыновья.

Час-другой проболтавшись без дела, я вернулся в дом и обнаружил, что на тенистой кухонной веранде, откуда открывался прекрасный вид, накрыт стол с ягодами, сливками, кофе, яичницей с беконом, свежим печеньем, молоком и пахтой – и все это предлагалось с извинениями! Моя жена хотела помочь сестре и уже поела – в результате я остался трапезничать в одиночестве под надзором Реллы. Я почти не притронулся к еде, все смотрел в ее свежее юное лицо – на ее глаза, губы, волосы!

Я тогда писал для нескольких журналов, но сейчас почти не мог работать, все думал о ней – в надежде увидеть ее, услышать ее голос, посмотреть в глаза, коснуться руки: все это путало мои мысли. Лихорадку усиливало то, что весь день она появлялась то тут, то там, смеялась, иногда будто бы нарочно попадалась мне на пути, в другие моменты меня избегала. Нужно было накормить телят и куриц, испечь пирог, вытереть пыль с мебели. Эти поручения она выполняла весело, будто получая от них удовольствие, все время улыбалась и пела за работой. Один раз – волосы рассыпались у нее по плечам – она махнула мне рукой из окна сверху. В другой пришла туда, где я писал, якобы чтобы принести мне воды, на деле же за поцелуем – однако украдкой, упреждающе приложив палец к губам.

За амбаром простиралось кукурузное поле – целое море кукурузы, – а за ним стояла хижина старого рыбака и следопыта; в первый день после приезда он заходил в дом, и я выразил горячий интерес к его образу жизни, тем самым заработав приглашение к нему зайти. Когда я об этом заговорил, Релла сообщила, что туда легко добраться по тропинке, которая ведет вдоль изгороди, а потом напрямик через поле.

– Если пойдешь по восьмой борозде, – прошептала она, – может, мы там с тобою и встретимся.

В любых других обстоятельствах человек этот вызвал бы у меня живейший интерес. В хижине его висели шкурки рыжих и чернобурых лисиц из этой местности. Он был искусным рыболовом и охотником, бывал далеко на Западе – на самом калифорнийском побережье. Однако в тот день мысли мои и чувства блуждали в иных краях. Я хотел, чтобы солнце село, чтобы от земли потянулись вечерние запахи – и мы с Реллой встретились бы среди колышущейся кукурузы.

Наконец я распрощался с хозяином хижины, обуреваемый сильнейшим, даже лихорадочным нетерпением, – и тем не менее неспешно пошел по тропинке между рядами кукурузы, стебли шептали и лепетали слово «жизнь», а я один за другим декламировал обрывки стихотворений. Благоухание почвы, ветер, гулявший среди стеблей и далеких деревьев, перекличка птиц – сколь мучительна мне была их сладость! Воздействие их было и животворным, и лихорадочным – так воздействуют гениальные стихи, звон и перелив великих строк. Жизнь внезапно предстала мне юной и изумительно прекрасной. А все дело в том, что я увидел ее вдалеке – она скользила между остроконечными початками: голова обнажена, в переднике что-то спрятано, при этом он аккуратно завязан. Подходя, она время от времени оборачивалась, потом приблизилась вплотную, вскинула руки. Я прижал ее к себе и излил ей все то восхищение, которое она у меня вызывала. Поначалу она слушала молча, приблизив ко мне свои губы, а потом стала жаловаться на то, как долго тянулся без меня день. И очень скоро объявила, как объявляла всегда:

– Задерживаться не могу. Нужно бежать. Все думают, я пошла в амбар.

Она исчезла, и меня вновь объяла тоска.

Был еще один особенный день. Я пошел порыбачить к ручейку в надежде, что она ко мне присоединится. Остановился там, где ползучие растения и низко нависшие ветки образовывали своего рода укрытие, а внутри находились омут, песчаный пляж – в прозрачной воде гуляла рыба. Аркадия. Гадая, где она сейчас и что делает, я обернулся – она была совсем рядом, выглядывала из листвы в каком-нибудь десятке ярдов. До ужина оставался всего лишь час, тем не менее она принесла мне кусок пирога и стакан молока в корзиночке.

– Я сама это предложила тетушке В., – рассмеялась она, – и она велела мне отнести.

Она рассмеялась снова. Я заключил ее в объятия. Песок под деревьями усыпали солнечные пятна. Он лежал здесь узкой блестящей полоской, золотистой, как ее волосы. За ручейком высилась стена заросшего лишайником серого гранита высотой футов в тридцать, дальше начинался густой кустарник: это зеленое место было своего рода потайным покоем. Оказавшись здесь с ней наедине, я почувствовал безграничную свободу, к которой, как всегда, примешивалась опасность. Откуда нам знать, может, за нами наблюдали и наблюдают? Хаудершел, ее мать, братья, моя жена. Тем не менее я решился ее обнять, а она покорилась; я усадил ее на один из валунов и запечатал ей рот поцелуем. И потом она убежала, прихватив корзиночку. Удалившись футов на пятьдесят, Релла обернулась, раздвинув листву, и улыбнулась.