Галечный ключ. Крымские стихи - [6]

В каждом осколок холода. Это север.

Здесь не умеют знать, что такое зной.

Как горячо ложится песок под ноги,

Как истекает соком раздавленный апельсин.

Как танцевать под солнцем – одной для многих,

Щедро и без оглядки – лишь бы хватило сил,

Как покупать на рынке вино и сливы,

Как убивать на ложе чужой жены,

Как зачинать младенцев, любить счастливых,

Как отдаваться силе морской волны.

Оттиск камней по коже – печать ночлега.

Горсточка слов на память – арык, урюк.

Здесь не умеют жить, дожидаясь снега.

Здесь умирают полностью. Это юг.

Правда вагонной двери. Откуда деться?

Чьих бесприютных примет пустой вокзал?

Северный ветер снегом стучится в сердце.

Южное солнце вычернило глаза.

Баллада метронома

Когда время остановилось – стало мягким как мед и сладким,

Все на свете колеса разом перестали крутить метраж,

Самолеты в поля спустились словно птицы, большие птицы

Из бумаги тетрадной, тонкой, листик в клеточку, два штриха.

Дым заводов свернулся в нити, раскатился клубками шерсти,

Подбирай и вяжи дорогу, свитер, сказку, второй носок.

Зло заводов изгнило в домнах, у домов провалились крыши,

Люди в форме навек забыли – как стрелять и в кого стрелять.

Мы достали из банки деньги – горсти пестрой цветной бумаги,

Подобрали четыре спички и сожгли золотой запас.

Мы не били автомобили, но из них проросла крапива.

Мы не пили, но опьянели, наши мели попутал хмель,

Наши рамы снесло штормами, наши думы сложили в трюмы,

Наши души спасутся сами, их не надо пасти, Отец!

Если время остановилось – значит можно не торопиться,

Притвориться творцом и тварью, красной глиной, тугим снежком,

Ни на йоту не повториться – карамель, киноварь, корица,

Скоростная моя столица – сколько зим намотал мотор?

Сколько стоит стоять в подъезде, старой книгой стоять в подъезде,

Ветхой книгой на пыльной полке, никуда не спеша вовек?

Я раскрою тебя – страницу заложу неумелым пальцем

И прочту по строке, по букве – как сегодня тебя зовут?

Ангел-Смерти-уже-не будет, повелитель базарных блюзов,

King of lizards, мой подорожник – прилагаю, не дорожу.

Переплет пропитался потом, правота обернулась прахом,

Счастье смирно стоит у двери, непременно ведущей в рай.

Вру и я – немотой, ненастьем. Я не Настенька, славно, сладко.

Точка кома. Рубец ответа. Дао да против ноты нет.

Если время остановилось, наши раны никто не вскроет,

Наши руки сплетет веселый, вездесущий лесной вьюнок,

Ты откроешь мою страницу и на имя приманишь имя.

– Кто там?

– Кто-то.

– Тип-топ?

…Тик-так.

Чайное стихотворение

Примета осени – живое упорно тянется к теплу

Коричным плюшкам в сладкой корке, такой коричневой на вид

Молочным плошкам, мягким кошкам, шарфам и шалям шерстяным,

Верблюжьим пледам, берегущим полупустынную жару.

Старухи лезут в кладовые, будить меха унылых шуб.

На книжной полке царский Диккенс ворча смыкает переплет.

В пруду скандал у стаи уток – одни спешат к чужой стране,

Другие щиплют эмигранток, патриотически шипя.

У ос и бабочек затишье, у малышни сезон потерь,

А бабы-дуры манят лето на огурцы и конфитюр —

Несут тропой из магазина отяжелевшие кульки

И чешут ложками о днища больших прадедовских тазов.

Коты ложатся на капоты, а псы на трубы теплотрасс.

В негромком солнце искупаться любой прохожий норовит.

Худые дворники сгребают обронзовелую листву

И тщетно жгут – в аллеях парков гуляет только горький дым.

…Так славно – греть о чашку руки, дышать редеющим паркОм

Китайских маленьких жасминов, июльской липовой жары,

Потом прижать к щеке пустую фарфоровую синеву

И кожей снять тепло до капли, чтоб ничего не упустить.

«Пахнет яблоками и лето улетает на ЮБК…»

Пахнет яблоками и лето улетает на ЮБК

Мы с тобою остались где-то, в царстве кофе и коньяка,

В янтаре, в голубой глазури, в тени – контуры обведи,

На палитре кармин и сурик, дремлет бабочка на груди,

Дремлет девочка на скамейке, в телефоне дрожит привет,

По фонтану звенят копейки, от музея плывет корвет.

Словно шкурка от мандарина солнце падает за причал

Мы сегодня читали Грина, мы читали, а он молчал.

Мы гуляли по Корабельной, колокольный внушая звон,

Мне почудилось – колыбельный, коктебельный прекрасный сон,

А тебе не приснилось чудо, ни колечка ни лоскутка.

Только память о том как чутко дышат волны на ЮБК.

«Сказка проходит мимо, платье едва шуршит…»

Сказка проходит мимо, платье едва шуршит.

Ракушка пилигрима, найденная в глуши,

Шепчет мне: Палестина, Яффа, Салахаддин…

Или руби скотину или живи один.

Или пиши, не чая, или вообще молчи,

Флага не различая, спрятав в подвал мечи.

Кто тебе, рыцарь гордый, нынче на свете рад?

Конь с поседелой мордой, ключ от ничейных врат.

Стены давно упали, двери ещё стоят.

Старый монах в Непале варит любовный яд.

Белый цветок хранится в ветхом плену страниц.

Стерта моя граница, свергнут король ресниц.

Пала моя твердыня, не простояв и дня.

Гнула меня гордыня, сдавливала броня.

Все оставляю ныне, в бухте на берегу,

Вслед за волною синей мальчиком убегу…

Сохнет скорлупкой глина, мокнет небесный шелк.

Ракушка пилигрима помнит, куда я шел.

Галечный ключ

Море волнуется – разом смоет и горе и разум, скинет с обрыва спартанцем, скрутит менадовым танцем, скроет невидимым шелком, бросит о берег – пошел ты! А варианты? На скалы хмурым орлом Каракаллы, рыжим козлищем и ражим. Море волнуется – ляжем. Галька под голову, милый, время минутною миной тикает – минули сроки, отрокотали пророки, звучно на свете и точно. Ветер поднялся восточный, север готовится к бою. Нам бы расстаться с тобою. Зря мы сплелись волосами, спящие под небесами, бедные, белые люди. Любо ли? Липа и лютик. Лето и полдень июля. В сердце пчелиная пуля. Жало не вытащу – жалко. Жарко ли, девица? Жарко! В море прохладней – нырнули! Мчимся по небу, по дну ли, тени на облачной крыше… Море волнуется – тише.