Галечный ключ. Крымские стихи - [2]

По квадратам улиц, сосновой роще,

По сухой хребтине Тепе-Оба,

Где глина голуба и груба.

Подбирала б камешки и дарила бы без стыда,

Говорила б – направо сады, стада,

А налево море и ничего

Кроме тени – контура твоего.

Тень бежит по скалам, летит в обрыв

Крылья-руки черные не раскрыв

У неё, болезной, кругом родня,

А у меня?

Был бы мужем – насколько б дышалось легче.

Не пройдешь путями – айда на плечи,

Я тебе стена, я тебе спина —

На!

Напекла б лепешек, кормила б сытно

Родила бы сына – и снова сына,

Посадила б яблоню вместо дочки

И ни строчки.

Даже тебе – ни строчки.

Был бы милым – был бы моим навеки…

Посадила б в клетку, чтоб пел на ветке,

Подсыпала бы проса, ставила бы вопросы,

Просыпалась – розой.

Слушала бы устало,

Что там птичка милая насвистала?

Каждый создан свободным, веселым, разным?

Эх… и клюв перепачканный в чем-то красном…

Погоди! Побойся! К чертям поверья!!!

В клетке остались перья.

Баллада текилы

В месте, где снится город на букву М

Не продают ни сигарет ни дыма

Старые блюзмены держатся старых тем,

Старые бармены крошат кусочки дрима

В радужные коктейли таким как ты

Левой ногою топтавшим Попокате; петль

Мальчики все бессмертны и все круты,

Только откуда ветер приносит пепел?

Петел кричал тольтекам – идет беда!

Красный на красном клял хвастуна Кортеса.

Ты – император! Помни тот миг, когда

Боги уснули и предала принцесса.

Ты – сокрушитель снова. Танцуй, танцуй!

Черную тему знают плохие парни.

Татуировка катится по лицу

Брызжут осколки книги по стойке барной

Пара на пару – партия. Козырь треф

Первый заход с червей, дождевых и сонных.

Рядом с ягненком-годом свернулся лев,

Рядом с Нью-Йорком валом текут бизоны.

Рядом с тобою – бездна несытых глаз,

Блюзом по ним, белым как ночь в Игарке!

…Старые бармены выпьют за Санта-класс,

Харпер и драммер им принесут подарки.

Штормовое

На пороге осени – обернись,

Солнце надрывается задарма,

На границе Ниццы тускнеет синь,

А навстречу Крыму спешат шторма.

Шторки заоконные – в клочья, влет.

Сучья тополиные – в треск и хруст.

На стене барометр снова врет,

В этой части суши усталых уст

Не целуют жадные рыбаки,

Им важнее скоро ль придет кефаль.

Рыбаки работают на долги.

Перетрут в кафе, кто кого кохал

И опять за сети – богат улов.

Если шторм отправит свечой на дно,

Шапку пустят в море без лишних слов —

Так у них от греков заведено.

И опять – Петруха, крути мотор,

На охвостье мыса веди баркас!

А вокруг кипящий земной простор,

Злые скалы скалятся напоказ,

Бьёт дождем по рожам, по седине,

Хлещет вдоль по борту, срывая снасть

Эта жизнь, бродяга, – она по мне.

Эта смерть, приятель – она для нас!

Кто отведал моря соленый сок,

Тот в Крыму не пасынок, не чужой.

Бескозырку выбросит не в песок —

На колючий яшмовый пляж Орджо.

…Ты себя, хороший, не береги,

Разве много счастья на берегу?

Видишь – возвращаются рыбаки.

Я навстречу с пристани побегу.

Калос Лимен

Прощу прилипшую к плащу

Чужую пыль и запах меди

И ржавь пятна на месте мести —

У моря ткань прополощу

И подберу из кладовой

Хитон, наплечники, сандали.

Видали мы такие дали

В котле последней Мировой.

И мир начавшийся на «ой»

Кому-то вновь готовит мену,

А рыжекудрому гамену

На островах хоть волком вой.

Эфебам нравится эфир,

Нам, старикам, теплей на тверди.

В постели маленькие смерти

Готов творить любой факир.

Гиперпространство языка

Свилось в спираль телячьей кожи

Возьмет аэд что вам негоже,

Отыщет ноту музыкант.

Отыщет красное стрела,

Пройдет под ребрами мишени…

Эвоэ! Спит седой мошенник

Припав щекой на край стола

Бычья песня

Тавро Тавриды вбито под ребро

Оно неразличимо чужаками.

Следы быков заполнены жуками,

Следы полков царапает перо.

На летописи глины и воды,

На каменной ухмылке византийца

История смолкает – не проститься,

Лишь посмотреть – кто новый поводырь.

Сюда приходят тысячей путей —

Небесный шелк, турецкая галера,

Ухмылка площадного кавалера,

Хаммам для хама – прибыл так потей.

Без пота не взойдет ни виноград

Ни минарет ни стены мавзолея.

Чумной закат румянится, алея.

Дрожи, космополит и технократ!

Когда музон беснуется в кафе,

На плоскость охреневшего танцпола

Выходит босоножка тавропола

Зовет быков на аутодафе.

Гора рогов, протяжный злобный рев,

Один удар священного кинжала…

Бил человек. Земля воображала.

Такого не видал и рабби Лёв.

Такого не слыхал и караим

Припав к прохладной вечности Завета.

Все были пришлецами. И за это

Мы сним о Нём. И в разноверье – с Ним.

Не тавры мы. Не азиаты. Не

Понтийцы с подведенными глазами.

Не толмачи. Но каждый сдал экзамен

И расписался шагом на стране.

Таро ворот. Тавро для дураков,

Для бывших – чей, оставшихся ничьими.

Возьму себе таврическое имя.

Нарву руками

Зелень

Для быков.

Баллада близости

…всякое животное после совокупления печально… (с) латинская поговорка

В маленькой смерти – обещание стать большой.

Предощущение вдоха, оборванного на «до»,

Невыносимая острота абсолютного одиночества.

Вот оно, близкое, бьётся, манит, дрожит,

Визжит неистово, жарким сочится потом,

А потом пропадает.

Ни капли лжи.

Ощущаешь себя фантастическим идиотом,

Глядя в слепо зажмуренные глаза,

Гладя немое, чужое тело —

Птичка вспорхнула и улетела – динь!

Остаешься совсем один

С этим нелепым со-чувствием, глупой нежностью

К зябкой гусиной коже, пуговице соска,

С неизбежностью взрыва.