Галактика 1995 № 3 - [7]

— Ее сестра.

— Но почему она не среди благородного пейзажа… В лесу, у моря, в…

— Остановитесь. Вам скоро станет многое понятно. Христиан рассматривал уже другие холсты.

Во множестве картин мне чудится запах мертвечины. Я не знаток живописи, но… всякую ничтожность доводить до совершенства. Граф с затаенной грустью наблюдал за Христианом, крепко сцепив пальцы перед собой. Вдруг, после длительной паузы раздался его голос.

— Я подчинен одному глубокому замыслу, беспощадному для тварей земных, но посвященному небесному духу. Наша жизнь чудовищно скучна, однообразна. Что может вызволить из нее? Смерть… Да. Банально. Но смерть. Почему бы не заняться ею еще при жизни? А? Каждый человеческий жест у меня обретает свой символ, пусть ужасный, но вечный. Мерзости я нарисую крылья ангела, и все бросятся молиться ему, ангелу, закрывая глаза на то, из чего же он явился, из какого тлена воспарил. Людской мир, погрязший в безумствах, не оценит моего порыва. Но там! Он нужен мертвым, лишь они ценители искусства. Я хочу разговаривать с мертвыми. Их дух не подвержен жизненной суете и дрязгам, и слезам… Мой дух мертв. Он исчез для всех, ему стало тесно в гробу, называемой жизнью.

Так неожиданно патетично прозвучали слова, сказанные графом, что Христиан был несколько ошарашен и не знал, как продолжать этот разговор.

— Кстати, с Вашим появлением, Христиан, возобновились стоны любви. Выбирается из преисподней затаившийся дьявол. Ну-ну, я шучу, — граф улыбнулся и заглянул Христиану в глаза, будто выискивая там соринку. — Он, наконец, сможет целоваться кровью. Вам бы поберечься. А?!

— Вы бредите, граф.

— А далекий чертог. Разве не чудится он Вам?

— Где?

— В морском тумане. И запеленутые души умерших. Их уносят слуги к сатанинскому алтарю, а после служат мессы.

Христиан припомнил виденный им накануне мираж замка.

— Вы говорите… — промолвил Христиан.

— Прошу великодушно Вашего прощения, — перебил его граф. — Я должен заняться неотложными делами.

— Да, а как зовут Вашего пса? Я несколько раз столкнулся с ним…

— О-о! Пес не имеет имени. Он отзывается на взгляд. Слов не признает. Я провожу Вас наверх, а то заблудитесь в потемках. И пожалуйста, внимательно смотрите под ноги — здесь полно крыс.

…Они вышли на берег. Передвигаться было тяжело. Намокшие плащи, высокие сапоги, перегруженные корзины, и, наконец, неимоверная усталость после длительного пребывания в море.

Шхуну затащили подальше к прибрежным зарослям, накрыли ветками папоротника. Захватив корзину с небольшой частью улова, рыбаки углубились в лес…

— Руди! Руди!

— Не отставай, Стефан.

— Мне почудилось — за мной… женщина стояла.

— Что ты плетешь? Стефан? О девках будешь думать, когда вернемся домой.

Стефан шел последним по тропе и непрестанно озирался по сторонам. Разумом он понимал, что незачем их преследовать какой-то женщине, но зрение его никогда не подводило.

— Ну вот. Теперь он совсем отстал. — Руди оглянулся назад и остановился, ожидая друга. — Франц! Погоди-ка, умерь шаг.

— Ты не знаешь Стефана? Догонит.

— Да постой же, Франц. Мы в чужом лесу. Лучше держаться ближе друг к другу.

Начинало смеркаться. Рыбаки присели закурить. Стефана все не было. Руди встревожился не на шутку и уже собрался было идти на поиски, как на повороте появился Стефан. Ни о чем не переговариваясь, рыбаки двинулись в путь.

Стефан опять шел последним, едва поспевая за друзьями. Он стеснялся попроситься вперед. Наконец, схитрил:

— Руди! Меня так и тянет свернуть еще разок, да поискать тут девок.

— Ты спятил! Стефан. Чего тебе неймется?

— Пусти. Пойду в середине, чтоб черт не баламутил.

Трещали дрова в запылавшем костре. На лицах рыбаков играли озорные блики пламени. В котле закипала вода. Лишь вопль ночной птицы, долетавший откуда-то издалека, нарушал покой рыбаков.

— О-ёй! — вдруг скривился толстяк Франц.

— Ты что, толстяк, червя проглотил? — поинтересовался Руди.

Тут они оба расхохотались громко. Не угадав причину нежданного веселья своих компаньонов, Стефан кисло улыбнулся, тем раззадорив смеющихся еще больше. Оказалось, на его голову села бабочка. Стефан смущенно засуетился. Утеревшись грязным рукавом, он оставил след сажи на щеке, чем вызвал очередной взрыв хохота насмешников.

После сытного ужина Руди поднялся за хворостом. Его остановил Стефан, который собирался отойти — облегчить свой живот. Довольный Руди скинул сапог Развалившись, как ленивый кот, у розовых углей, отдающих жаром, он с умилением почесал грудь.

…В кромешной тьме Стефан на ощупь подбирал сухие ветки. Он отличал их от сырых по характерному треску. Со стороны костра послышалась песня — это был знак, служивший безошибочным ориентиром при возвращении Стефана. Он улыбнулся, промурлыкав себе под нос слова любимой песни и продолжал поиски дров.

— Опять Стефан застрял в лесу. Его за смертью посылать, — проворчал толстяк Франц.

В ответ зашуршали листья, и показалось лицо Руди, готовившего место для ночлега.

— Дружище, если ты надумал выпить вина — так и скажи. Придет Стефан — присоединится, он не станет серчать, что пьем без него, поверь моему слову Проще мне высидеть на углях, чем ему заблудиться. Не ворчи попусту. Ладно?