Галактический конвой - [45]

Наконец появились кондуктор и вагоновожатый в темно-зеленых куртках и брюках, белых рубахах с узкими зелеными галстуками, блестящих черных башмаках и фуражках с оранжевым околышем и эмблемой: что-то вроде колеса, пронзенного маленькой золотой молнией. Они заняли свои места, тренькнул звонок, двери со стуком закрылись, и пол под ногами у Брима начал дрожать, по мере того как древние гравиблоки набирали обороты. Трамвай номер 312 качнулся, выехал со станции и свернул на основную магистраль, ведущую из порта на сушу. Набирая скорость, он начал мерно раскачиваться, что в сочетании с монотонным жужжанием машин здорово убаюкивало.

Удобно устроившись на своем месте, Брим с любопытством осмотрел окно. Вытянутое по вертикали, оно было заключено в деревянную раму с медными рукоятками и задвижками, позволявшими открывать его нижнюю часть, — да что у них тут, закона по охране среды нет? Прозрачная нижняя створка была даже сделана из закаленного стекла! Тем временем трамвай пересек мост через Большой Канал — Брим хорошо помнил его по тому вечеру с Клавдией.

На мгновение правильный овал ее лица и мягкие каштановые волосы встали у него перед глазами — ему померещился мускусный запах ее духов. Странное дело, после того вечера ее образ встревал в его мысли гораздо чаще, чем стоило бы. Честно говоря, Брим чувствовал себя несколько виноватым из-за того, что так привязался к ней, — ведь сердце его принадлежало другой.

Он передернул плечами. Хорошо это или плохо, дела обстоят именно так. Он расслабился и приготовился наслаждаться предстоящей увольнительной. О моральных аспектах можно подумать и завтра…

Гравиблоки трамвая номер 312 завыли под полом громче, когда машина начала подниматься по склону холма. Улица шла между трехи четырехэтажных зданий, по большей части сложенных из кирпича. В маленьких палисадниках цвели цветы всех мыслимых форм и размеров. Дома стояли так близко к мостовой, что едва не касались друг друга балконами. В результате создавалось впечатление, что трамвай идет по туннелю. Местами пыльная улица превращалась в узенький проезд, запруженный собаками, какими-то животными незнакомых Бриму пород, монахами, рыбаками, лавочниками, строителями, боекотами, портовыми грузчиками, редкими звездолетчиками в форменных синих куртках и местными жителями обоего пола в разноцветных одеждах. Никто из них и не думал освобождать дорогу трамваю, пока кондуктор не начинал дергать за веревку пронзительного, чуть осипшего свистка (что ему приходилось делать практически постоянно).

Довольно часто трамвай проезжал мимо выгоревших, лишенных крыш строений, брошенных и зияющих пустыми глазницами окон. Многие боковые улицы были завалены непроходимыми грудами битого камня и кирпича. Порой разрушенными оказывались целые кварталы, и только узкие пыльные тропинки вели в глубь развалин. Брима пробрала нервная дрожь. Какое уж тут великолепие — только обугленные скелеты зданий, серая пыль и прочие приметы войны. Он покачал головой. В правительственных кварталах такого почему-то не было. Наверное, их и защищали получше…

Чуть позже трамвай пересек глубокий овраг. Отсюда открывался вид на порт, лежавший уже далеко внизу. Адмирал Цорн-Хобер выводил свои линкоры в космос: «Йейт Галад», «Оддеон» и «Беньюэлль» огромными птицами парили над морской гладью.

На глазах у Брима «Беньюэлль» начал разбег. Даже на таком расстоянии окна старого трамвая задребезжали от грохота. При виде этого величественного зрелища рулевой невольно заерзал от возбуждения. Линкоры до сих пор оставались для него пределом мечтаний. Особенно «Беньюэлль», построенный взамен «Нимуйни», на котором больше пяти лет назад пропал без вести легендарный адмирал сэр Мерлин Эмрис. Как всякий юнец в Империи (не исключая даже Карескрию), Брим буквально боготворил Эмриса и его огромный, матово-черный линкор, внезапно появлявшийся то в одном, то в другом порту, наглядно демонстрируя мощь Галактической Империи Грейффина IV. Их исчезновение потрясло его до глубины души. Теперь имя адмирала и название корабля почти затерялись в бесконечных списках боевых потерь, но в сердце у Брима они занимали свое, особое место.

Наконец трамвай прогрохотал по двум ажурным металлическим эстакадам, вдоль длинной колоннады и остановился на просторной площади, обсаженной древними деревьями с золотистой листвой и вымощенной красно-коричневыми камнями. С одной ее стороны возвышался колоссальный гранитный утес — не меньше двухсот иралов в высоту и полкленета в окружности. Живописная лестница, ступени и балюстрада которой были высечены прямо в скале, вела наверх, к монастырю. Несмотря на довольно ранний час, по ней вверх и вниз сновало довольно много людей: жрецы в черных одеждах с высокими оранжевыми воротниками, монахи и монахини в длинных алых хламидах, послушники в коротких рубахах из грубой мешковины и несколько мирян в обычных ярких нарядах.

С противоположной стороны площадь замыкалась такой же резной балюстрадой из розового гранита, которая с равными промежутками прерывалась цветочницами в два человеческих роста.

Отсюда Бриму открывался захватывающий вид на порт и базу Имперского Космофлота в тысячах иралов внизу. Утренний ветер приятно холодил лицо. Приглядевшись, Брим нашел «Непокорного» и улыбнулся. Ему не часто удавалось полюбоваться на свой корабль с такого расстояния. Эпитет «изящный» первым приходил в голову. Действительно, звездолет выглядел великолепно — длинный, стремительный, как бы нетерпеливо ожидающий минуты, когда он сможет вернуться в родную стихию, с которой временно разлучен.