Галактическая баллада - [66]

И тут случилось нечто непредвиденное. Лала Ки, преодолевая свое превенианское хладнокровие, приблизилась к И Ое и самым неожиданным образом влепила ему пощечину. Еще более неожиданной, однако, оказалась реакция И Ое. Вместо того, чтобы рассердиться или закричать, он низко поклонился, прижимая руки к груди. Из этого я сделал заключение, что или он привык к пощечинам, или на Эргоне они были обычной формой благодарности и признания заслуг.

— И то, и другое, — сказал Юй Оа, когда мы вышли из физической лаборатории. — Принятие пощечин с чувством радости и признательности наибольшее достоинство наших интелохахохов.

Кибер-доор, который все время сопровождал нас, тявкнул в знак согласия.

Мы поспешили перейти в четвертый и последний корпус Пантеона. Юй Оа нас предупредил, что там не следует задавать никаких вопросов, нельзя возражать, так как и то, и другое — бесполезно.

Последний корпус, подобно первому, состоял из одного-единственного зала. В этом зале находился один-единственный интелохахох.

Зал был выкрашен в черный цвет, потому что свет рассеивал мысль — как объяснил нам Юй Оа — и единственным белым пятном в зале была ряса интелохахоха.

Этот интелохахох был невероятно тощим. Голубые склеротические жилки едва-едва пульсировали на его голом черепе, его лицо было темным и сморщенным, ноги так дрожали, что и сам он весь трясся. Однако, это не мешало ему бегать из одного конца зала в другой с необыкновенной, неэргонской скоростью. Иногда, вскарабкавшись по лестнице, он исчезал в отверстии потолка, которое, как мы поняли, вело в башню — ту самую башню, которую мы заметили, прежде чем войти в Пантеон. Там он что-то делал некоторое время, потом опять появлялся и с еще большей скоростью выбегал из помещения.

Увидя нас, престарелый интелохахох на минуту остановился.

— А, молодые люди, — пропищал он. — Что привело вас сюда? Что вы здесь ищете? Какую-нибудь идею? Хе-хе! Если бы у меня она была, я бы с удовольствием… Но у меня нет. Может быть, у вас есть лишняя?

Не получив ответа, он побежал вниз, ко дну зала, что отняло не менее получаса, и опять вернулся.

— Да, да, у меня нет, — продолжал он. — Когда я был молодым, как вы, у меня были идеи. Целыми днями я сидел наверху, на шпиле башни, и просто ловил их в воздухе. Но сейчас нет. Сейчас мне нечего преподнести Доорству, увы! Сейчас я помню только три принципа Иауиюайа. Не верите? Вот! Дааа… Дааа… Да, первый гласит: Вселенная — материальна, за исключением Эргона. Что это значит, молодые люди? Это значит: Вселенная может двигаться и изменяться сколько она захочет, но не Эргон, потому что только материальное подлежит изменениям… Таак. Второй принцип, вытекающий из первого и в прямой логической связи с ним, гласит: бытие Эргона — функция эргонского сознания, а конкретнее, доорского сознания, и ничто иное. Третий принцип этот… как его… ах, да: все существующее — разумно и все разумное осуществлено. Вот, видите? Именно из-за этого принципа, который я когда-то развил весьма подробно в сто двадцать первом томе своих трудов, теперь у меня нет ни принципов, ни идей. Даже самая маленькая-идейка, которую я преподнесу… Потому что, если все существующее — осуществлено… то есть… если все разумное — вразумлено… извините, нонсенс! Одним словом, я сутками бегаю туда и обратно и… ничего. Даже меньше, чем ничего!

Старый интелохахох, в чьем лице я заподозрил бывшего философа, вскочил, побежал и исчез в башне. Вернувшись, он долго переводил дыхание.

— Нет, нет и нет, — снова запищал старец. — Только три оранжевых облачка над башней. Но зачем мне эти облачки? Зачем мне этот черный зал? Что я здесь делаю? Да, что я делаю?

Он огляделся, приблизился и доверительно зашептал:

— Я охраняю кости Йау, вон там, в той нише. Кусочек его черепа и одну кость, совсем подлинные… Когда-то нас было много охраняющих, но все другие были унесены девиацией. Я — единственный, кто уцелел. Почему? Потому что я толкую растолкованное, повторяю сказанное, систематизирую систему, делаю наглядное очевидным, совершенствую идеальное, подновляю новое, монизирую монады, дифференцирую различное, утверждаю утвержденное, двигаю двигающееся…

Мы тихонечко вышли в коридор. Но старец повысил голос, и мы еще долгое время слышали его крики:

— … упрощаю простое, усложняю сложное, успокаиваю покой, унифицирую единое, дезинфицирую стерильное, опровергаю опровергнутое, мифологизирую мифологию, реализую реальное, аргументирую доказанное, конкретизирую, обосновываю, анализирую, синтезирую, ассоциирую, вегетирую…

Мы вышли из Пантеона интелохахохов, унося в памяти их бледные лица дистрофиков и похвальное старание верно служить своей планете.

Как только мы оказались на улице, пятнадцать рядов киберов-дооров задвигались. Нас осмотрели, ощупали и обнюхали. Посмотрели в рот и задние проходы, проверили содержимое наших желудков, высосали воздух из легких. Убедившись, что мы ничего не вынесли с собой, кроме хороших впечатлений, нам разрешили продолжать свой путь.

Поправив брюки и блузы с коричневым кругом на груди, мы заспешили, насколько это позволял эргонский этикет к тому самому месту, которое наши хозяева назвали