Галаховка - [16]

Оказалось, весьма смутные, потому что родители возили Тимошу в Крым двухлетним несмышленышем. Перешли к деловым переговорам. Условились, что кооператив обеспечивает «Раненому оленю» двухнедельную поездку в Крым, а он привозит оттуда готовый текст гимна.

Поэт вернулся не через две, а лишь через три недели. Он загорел, стал, кажется, еще стройнее, боль в глазах поуменьшилась. Явное свидетельство того, что нравственные раны частично успели зарубцеваться.

Диогенов встретил прибывшего вопросом:

— Могу я предположить, что встреча с музами была плодотворной?

Вместо ответа поэт, скромно потупив взор, положил на стол Теоретика отпечатанный на машинке текст. Он гласил:

Люблю тебя, Галаховка, без меры, без предела,

Галаховка, ты к сердцу моему навечно прикипела.

Галаховка, Галаховка, ты яблонь нежный цвет,

Тебя милей и краше в целом свете нет.

Шумят твои дубравы, да гладь озер блестит,

То солнце светит ласково, то дождик моросит.

Свободно дышат люди, галаховцы мои,

Умельцы-огородники, крестьянские слои!

— Ну что ж, неплохо, — прочитав текст, высказал свое мнение Теоретик. — Есть и лирика, и патриотические мотивы, и даже социальный момент. Не хватает, пожалуй, только труб…

— Труб? — упавшим голосом спросил юный бард.

— Да, не хватает, знаете, этаких трубных, мажорных звуков.

— Будут трубы, — пообещал Олень с заживающими ранами и, забрав текст, ушел.

В новом варианте гимна появился припев:

Лишь проснешься поутру,

А труба трубит: «Ру-ру!»

Слабым силы придает,

Веселит честной народ!

— Боюсь, мой мальчик, — сказал Диогенов, — что вы поняли меня слишком буквально. Хотя зачем эти придирки? Считайте, юноша, что три недели солнца и неги вы заработали честно.

Гимн ЖСК «Лето» можно было считать почти состоявшимся. Самодеятельные певцы, подобрав на свой страх и риск мотив к одобренному Теоретиком тексту, начали репетиции. Первое торжественное исполнение гимна решили приурочить к отчетно-выборному собранию. Но Ромка этого уже не дождался, как не дождался он и школьного праздника, на котором ему должны были вручить аттестат об окончании восьмилетки. Уйдя теплым майским вечером на станцию, Ромка домой не вернулся.

Паника, вызванная этим внезапным исчезновением, как-то быстро улеглась. Узнав через милицию, что в тот вечер на станции не было никаких происшествий, Канюка успокоился и прикрикнул на жену:

— Хватит выть, будто по покойнику! Не пропадет твой Ромка, не бойся. Уж не думаешь ли ты, что он всю жизнь за твою юбку будет держаться? Парню скоро шестнадцать стукнет. Я в его годы дела делал…

Агния Леонидовна внешне вняла доводам Матвея, но продолжала горевать и лить слезы. Правда, втайне от мужа.

Собрание состоялось, и в конце был исполнен «Гимн кооператоров Галаховки». Он очень понравился. Нашлись даже энтузиасты, не поленившиеся съездить в Москву и в Доме звукозаписи напеть его на пластинку.

Так что некоторые дачники, спеша к поезду, видели выставленный на веранде патефон и слышали эту странную песенку:

Лишь проснешься поутру,

А труба трубит: «Ру-ру!»

Слабым силы придает,

Веселит честной народ!

ГЛАВА СЕДЬМАЯ, в которой ищут фигуру

Матвей Канюка взял себе за правило каждый год устраивать небольшое торжество по случаю рождения кооператива. Происходило оно летом, что придавало скромному празднеству большое символическое звучание. Ведь именинника именно так и звали: «Лето».

Как и обычно, на этот раз за столом собрались самые нужные люди: старик Мизандронцев с женой, Кошатница, Диогенов. Новым человеком тут был Штутгофф, которого мясник приблизил к себе за его ценные услуги кооперативу.

Агния Леонидовна наготовила холодца, напекла пирогов с луком и яйцами, подала селедочку и отварной картофель нового урожая. Но коронным ее номером, и гости это знали, был сычуг с пшенной кашей и любимое блюдо степняков — бешбармак. Напитки она выставила четырех видов: домашний квас, графинчик водки, бутылку коньяку и кизлярский чихирь, там, в степи, ставший традиционным угощением для женщин. Агния Леонидовна, по примеру свекрови, сдабривала кисловатое виноградное вино сахаром, и от чихиря буквально слипались уста.

Положили на тарелочки закуску кто что желал, наполнили рюмки. И тоже каждому по вкусу: хозяину, Штутгоффу и Мизандронцеву — водки, Теоретику — коньяку, женщинам — сладкого, веселящего чихиря. Матвей поднял рюмку:

— На здоровьечко!

Выпили, молча закусили. Канюка отставил свою рюмку в сторону. По старой степной привычке он больше одной рюмки никогда не пил и налил себе квасу. Завязался разговор.

— Ну, теперь, слава богу, у нас в кооперативе все есть, даже гимном своим обзавелись, — сказал Матвей Канюка и, обращаясь к Диогенову, спросил: — Или нам еще чего не хватает?

— Вы, Матвей Лазаревич, забыли о свадебном генерале.

Все с недоумением взглянули на Теоретика: какой еще свадебный генерал? Первой нашлась Кошатница:

— А и правда! Жил у нас такой старенький-престаренький генералишка в Иркутске. Бывало, его просто затаскают по свадьбам — то на одну, то на другую… По осени-то он и не протрезвлялся никогда. Помню, хорошо помню этого генерала-выпивоху. А нам он зачем?

— Если хорошо подумать, нельзя не прийти к выводу, что без такого, выражаясь фигурально, свадебного генерала кооперативу «Лето» просто не обойтись.