Галаховка - [17]

Мысль, которую далее развил Теоретик, была ясной и четкой:

— Всякое сообщество славно своим единомыслием и сплоченностью. Мы можем сказать, что в правлении царит полное единомыслие. То же самое скажем и об основной, подавляющей массе членов кооператива. Как вы знаете, люди они разные: простые труженики, как пишут в газетах, и представители умственного труда. Но одна элементарная мысль их, безусловно, объединяет и сплачивает. «Раз, — рассуждают они, — мы за свои кровные денежки приобрели возможность дышать свежим воздухом и укреплять свое здоровье, надо этой возможностью пользоваться. А чем там занимается правление, не наше дело!» И это само по себе не так уже плохо. Не правда ли?

В этом месте сообщения Теоретика заправилы ЖСК «Лето» дружно закивали головами и даже улыбнулись.

— Но представьте себе, — продолжал Диогенов, — что в сообществе, подобном нашему, есть еще и незаурядные, выдающиеся личности. Тогда его авторитет неизмеримо возрастает. А если у него к тому же возникнут какие-то нужды, назреют насущные, но трудно удовлетворимые потребности, то люди известные, популярные в этом случае просто незаменимы. Действуя через них, можно добиться очень многого. Без видной фигуры нельзя выйти и из критической ситуации. По аналогии с карточной игрой такая фигура подобна крупному козырю: ее приберегают, чтобы отбиться от противника в тот момент, когда партия кажется безнадежно проигранной.

По мере того как Теоретик выстраивал цепь логических доказательств и опорожнялись тарелки с удивительно вкусными кушаньями Агнии Леонидовны, участниками застолья все сильнее овладевало желание заполучить какую-нибудь знаменитость немедленно, сейчас же. Насытившись, хозяин и гости предались мечтательным размышлениям.

— Да, задали вы нам задачу, Кай Юрьевич, — промолвил Канюка, переходя с кваса на крепко заваренный чай.

— Ищи того, не знаю кого, — поддакнул Мизандронцев.

— Уравнение с тремя неизвестными, — заключил Штутгофф.

Между тем, если рассуждать теоретически, выбор у кооператива был огромный. Страна по праву могла гордиться известными, знаменитыми людьми. Не существовало, кажется, такой сферы жизни и человеческой деятельности, которая не сверкала бы своими талантами-самородками.

Автор не намерен, да и не имеет возможности отбивать хлеб у историков. Ему хотелось бы только подчеркнуть, что в те предвоенные годы Советский Союз выходил на передовые рубежи не только по производству чугуна, стали, машин и станков, но и оказался далеко впереди остального мира по числу людей волевых, целеустремленных, одержимых. Именно тогда вошли в повседневный обиход эти редко употреблявшиеся раньше слова — энтузиазм и энтузиасты.

Герои были рядом, они смотрели на людей с газетных страниц и экранов кино, их голос звучал в репродукторах, радионаушниках. И они находились далеко, увлеченно занятые своими делами. Галаховские будни были чужды им.

— Можно сказать, что какой-нибудь знатный летчик-испытатель — не жар-птица, но пойди погоняйся за ним! — нарушил молчаливое раздумье старик Мизандронцев.

— А не поискать ли нам какого-нибудь артиста с именем? — спросила Кошатница.

На лице Теоретика появилось выражение, с каким обычно выслушивают лепет ребенка.

— Поймите, мы живем в эпоху технического прогресс а, — сказал он. — Почетом пользуются те, кто двигает вперед индустрию, экономику, науку. Нам нужен первооткрыватель и никто другой. Думайте, друзья, думайте!

За уже прибранным Агнией Леонидовной столом снова воцарилось молчание. Предприятие не из легких, думали галаховцы. Заполучить знаменитость совсем не просто. Конечно, ни за какие коврижки и калачи не согласится Мария Демченко оставить свои огромные плантации и переехать в Галаховку. Что она будет здесь делать? Выращивать на грядках свеклу для борща по-украински? Смешно! Или, может быть, кто-нибудь из тех, кто простым кетменем построил стокилометровый Большой Ферганский канал, захочет сменить родное знойное небо на вечно плакучий галаховский небосвод? Вздор, не будет этого никогда! И бронзовых от загара туркменских конников, совершивших беспримерный переход Ашхабад — Москва, никогда не увидит Галаховка. Они снова там, в бескрайних степях, нагуливают и холят своих горячих чистопородных ахалтекинцев.

И вот когда, казалось, беспокойная мысль заправил ЖСК «Лето» окончательно зашла в тупик, раздался тихий голос Теоретика. Он произнес только одно слово:

— ЭПРОН.

Все, кто сидел на просторной веранде Матвея Канюки, поняли, что искомое найдено. Трудно было встретить в те не столь уж отдаленные от нас времена человека, который не знал бы этого загадочного, легендарного и манящего слова: «ЭПРОН». Расшифровывалось же оно так: «Экспедиция подводных работ особого назначения». А что таилось за этим длинным и суховатым названием? Боже мой, море романтики, удивительные приключения и дела, которые не могли не приковать к себе внимания всей страны. Таков был ЭПРОН.

С тех пор как люди отважились на плавание по морям и океанам и построили первые корабли, они столкнулись с таким романтичным, но страшным явлением, как кораблекрушение. Военные фрегаты, торговые фелюги, корабли с географическими экспедициями гибли либо в борьбе со стихией, либо в схватке с превосходящим по силе противником. Морские лоции за короткое время оказались усеянными точками, фиксирующими трагические катастрофы. На дне мирового океана оказались теперь не только подводные хребты и кораллы, но и обломки когда-то красивых и гордых кораблей. Черное море не избежало этой печальной участи и стало огромным кладбищем, большим погребением кораблей различных классов и назначений. И вот в предвоенные годы на Черном море впервые в мире была создана служба спасения затонувших судов. Возглавил эту службу Фотий Иванович Крылов, и она была названа коротким словечком: «ЭПРОН».