Габсбурги. Блеск и нищета одной королевской династии - [45]

Карлу было всего сорок семь лет, когда он вступил в борьбу во главе императорской армии против протестантских князей Шмалькальдской лиги[149], но он выглядел значительно старше. Он рано состарился, лицо было изборождено болью и скорбью, члены истязаемы подагрой, временами его приходилось нести в паланкине, и только с большим усилием он тащился дальше. О победе при Мюльберге он сказал: «Я пришел, увидел, и Бог победил».

Ему казалось, что он добился мира, уладил религиозную ссору.

На большом полотне Тициана, которое было написано тем летом в Аугсбурге, он кажется бледным, как смерть. Разбитый победитель в черных доспехах с копьем в руке: боец с привидениями посреди мрачного, отталкивающего пейзажа.

8. Ссора с братом

«Великий государь, такой как ты, должен только побеждать.

Поражение является тяжелейшим преступлением».

Мария своему брату Карлу V

Карл и Фердинанд, с тех пор, как 30 лет назад они юношами встретились на дороге в Вальядолид, достаточно равноправно осуществляли свое братское партнерство. На заседаниях Рейхстага они председательствовали вместе, они вместе выступали против турок. В Зеленый Четверг, в память о Христе, они мыли ноги двенадцати беднякам, как подтверждение братских уз. Их послы спешили туда и обратно через всю Европу и передавали их подробные письма друг другу, которые и делали возможным их совместное правление. С 1531 года, с момента своей коронации, после которой он стал Римским королем, Фердинанд был официальным наследником трона и правителем империи.

Внезапно, в Аугсбурге летом 1550 года, два брата Габсбурга оказались друг против друга за столом переговоров, ожесточенно споря, чей сын должен был наследовать императорскую корону. У каждого был наследный принц, оба родились в течение нескольких недель в 1527 году: сын Карла, инфант Филипп, в Испании, а сын Фердинанда, эрцгерцог Максимилиан[150], в Вене.

Карл полагал, что он успешно примирил враждующие друг с другом партии в религиозном споре, заключив временное соглашение в 1548 году. Тогда он обратил свои мысли к хитроумному плану обеспечения будущего империи Габсбургов. Ядром этого плана было создание федерации немецких государств, объединенных императорской короной и прямым порядком наследования семьей Габсбургов. Такой план должен был придать определенную стабильность императору и рейху и не только исключить продажность голосов, но и в будущем навсегда помешать ревностному стремлению к власти немецких князей.

Его собственный сын Филипп, воспитанный в Испании и весь насквозь испанец, конечно, должен был унаследовать империю. Для того, чтобы как можно ближе привязать семью брата Фердинанда к своей семье, Карл собирался выдать замуж свою старшую дочь, инфанту Марию[151], за юного Максимилиана, сына Фердинанда. Уже из более ранних волеизъявлений Карла явствует, что первоначально он хотел в качестве приданого передать юной паре Нидерланды.

Но постепенно Карл изменил свои намерения и планы. После смерти жены вся его любовь, казалось, сконцентрировалась на его единственном сыне, сыне, который удался точно по его желанию: приятный нрав, послушный, преданный, хорошо воспитанный.

Племянник Максимилиан, между тем, жил несколько лет при его дворе и Карлу не нравилось то, что он видел. Иной чем Филипп, юный Максимилиан был оживленным, веселым, любил удовольствия, был немного буйным на свой манер, он слишком часто и открыто проявлял любопытство и интерес к еретическому учению протестантов.

У Карла все больше зрело решение передать Филиппу все: не только Испанию и ее огромные колонии, но и Италию, Сицилию, Голландию и даже императорскую корону. Но какие бы основания для своего решения он ни приводил, за ними скрывалась только слепая любовь отца к сыну и скрывалась она очень несовершенно.

Максимилиана послали в Испанию, чтобы он женился на кузине Марии и исполнял обязанности регента Испании в отсутствие принца Филиппа. Филиппа послали из Испании на север, чтобы наладить первые контакты в его будущих владениях. Его путешествие по Италии, Германии и Голландии превратилось в длинную череду праздников, бесед, турниров и веселых вступлений в города. Но слабый, никогда не улыбающийся молодой человек, с гордыми холодными манерами, который только немного говорил по-французски, не говорил по-фламандски и, тем более, по-немецки и, у которого не было ни обаятельного простодушия его кузена Макса, ни серьезной, рафинированной вежливости его отца, не мог завоевать много друзей на севере. У него также не было обычной для Габсбургов страсти к охоте и к турнирам, он не особенно хорошо владел искусством наездника, благодаря которому его отец постоянно вызывал спонтанные аплодисменты толпы, той толпы, которая судила о короле, прежде всего по тому, как он сидит на коне. От вина ему становилось плохо, а однажды на турнире, слишком стремительно напавший противник так мощно выбросил его из седла, что он остался лежать без сознания.

Ни его тетя Мария, королева Нидерландов, ни его дядя, король Фердинанд, не испытывали симпатии к Филиппу.

Таким образам, когда Карл и Фердинанд сели в Аугсбурге летом 1550 года за стол переговоров, чтобы прояснить проблему о порядке наследования, дискуссия неизбежно превратилась в катастрофу.