Габсбурги. Блеск и нищета одной королевской династии - [26]
Карл научился рассматривать свое, не внушающее симпатии лицо, с сухим ироничным юмором. Когда он, годы спустя, пригласил короля Франции на встречу, Карл написал: хотя это правда, что его рот открыт, «но не для того, чтобы кусать людей», и французский король может не опасаться.
Карл получил в наследство от необычайно красивой наружности своего отца только красивые прямые ноги, которые после долгих лет сидения в седле не стали кривыми, что в те времена случалось и с аристократическими ногами.
Карлу было шесть лет, когда его родители покинули Нидерланды и отправились в то трагическое путешествие в Испанию. Отец еще был полон молодой горячности — дети видели его время от времени ненадолго, когда он отправлялся на охоту, на праздник или на торжественный въезд в один из своих городов, а мать, увлекаемая темным темпераментом, постоянно брела по своей молодой жизни, как чужая. В тот день, в октябре 1506 года, когда гувернер Карла, сир де Шевре, передал ужасное известие о смерти Филиппа в Испании, он написал Максимилиану, дедушке детей, что «они выразили боль соответственно своему возрасту, но даже больше, чем он ожидал».
Возможно, нет ничего неожиданного в том, что Карл был нервным ребенком, склонным к приступам меланхолии.
Резиденция детей была миниатюрной копией помпезного двора их бургундских предков. Не менее 93 человек прислуживали им: кормилицы, гувернантки, воспитатели, врачи, повара, камердинеры, лакеи, управляющие винным погребом. Целая толпа взрослых обслуживала Карла и заботилась о его воспитании.
В 6 лет Карл стал главой Ордена Золотого Руна. В семь лет он подписывал государственные бумаги, в восемь он набрасывал дипломатические письма Папе Римскому на латыни. В десять лет он уже сидел в Государственном совете, серьезная маленькая фигура, в черном одеянии, и педантично вел протокол четким почерком.
Трудно представить себе Карла V шаловливым и распущенным, даже когда он был ребенком: величие неотступно шло за ним по пятам. И все-таки бывали радости, как например, маленькая карета, «разрисованная веселыми картинками», сани в форме корабля с мачтами, знаменами и флагами, которые скользили по снегу, и два готовые к турниру рыцаря, которыми ребенок мог управлять с помощью шнуров. При дворе устраивали банкеты и охотились, бывали путешествия в веселые большие города — Брюссель, Антверпен и Лувен.
Английский посол оставил нам описание одного такого посещения Брюсселя в 1512 году, когда снаружи перед воротами дворца горел большой костер по случаю празднования дня Святого Иоанна: «Принц, его сестры и молодежь танцевали». Французские дипломаты, язвительно замечает англичанин, были не особенно рады четверым маленьким Габсбургам, «вид которых, как я полагаю, для упомянутых посланцев не был ни приятным, ни радостным, потому что, слава богу, все они были высокие, светловолосые и стройные».
Хрупкое телосложение Карла было обманчиво. Благодаря сильной воле он увеличивал свою сопротивляемость и жизнестойкость. Еще будучи ребенком, он все делал так, словно ему было совершенно необходимо доказать свою способность руководить. Он научился блестяще скакать верхом, фехтовать и биться на рыцарских турнирах. Его дедушка, азартный охотник, чрезвычайно радовался любви Карла к охоте и писал своей дочери: «Мы были очень рады тому, что Наш сын Карл находит такое большое удовольствие в охоте; в противном случае можно было бы подумать, что он глуп».
Как и его дед, Карл страстно любил музыку. Он хорошо пел, играл на флейте, в детстве его трудно было оторвать от клавикордов. Позже, с ним тоже повсюду, куда бы он ни поехал, путешествовал хорошо обученный хор. Во вновь сочиненной мессе он мог сразу же узнать место, которое композитор где-то позаимствовал. А когда он стал императором, самый ужасный политический кризис не мог вывести его из себя, но он полностью терял самообладание, если певец в хоре вступал слишком низко или слишком высоко.
Музыка была чем-то вроде убежища для ребенка, у которого не было времени побыть наедине с собой. Мысли, суждения и предубеждения Карла влияли на международную обстановку. В его комнате спал гувернер и порой будил его среди ночи, чтобы он прочитал только что пришедшую депешу и написал на полях свое мнение. Когда Карлу исполнилось 13 лет, оба его деда — Максимилиан и король Испании Фердинанд — встретились вместе со своим союзником, королем Англии Генрихом VIII[99], и торжественно договорились, что каждый из них выставит «доверенное лицо» благородного происхождения, для службы камергером у Карла, с ключом от комнаты Карла, чтобы спать там по очереди.
Может быть, именно это полное отсутствие личной жизни, рано научило Карла погружаться в себя. В течение всей его жизни только немногие люди, родные или придворные, могли открыть дверь в его внутреннюю жизнь. Несомненно, жесткая дисциплина с детских лет сделала из чувствительного мальчика инструмент долга и самопожертвования. Для него королевская власть стала высочайшим призванием и естественной была мгновенная реакция на каждое примечательное событие. Такое стесненное сознание не оставляло ему покоя и в конце жизни привело его в большой зал герцогов брабантских в Брюсселе к той невероятной ситуации…
