Габриэлла - [5]

Не разберешься. В гостиничном номере он еще долго не гасит света. Мятежная юношеская тоска срывает его с закипевшего ложа, он застывает у подоконника. Сквозь плохо задернутые шторы видны лишь стены уснувших зданий и несколько освещенных окон — какие-то грустные полуночники, такие же беззащитные души, как я, не знают отдохновения.

Он, то и дело, повторяет вчера еще незнакомое имя, оно звучит в нем, как баркарола, сопровождающая гребца. Новая песнь моя, Габриэлла.

И впрямь — перенасыщенный день. Стучащий по рельсам Европы поезд — недаром в Бресте меняли скаты — пражский вокзал, морозный город в стеклянном дыму жгучего воздуха, обед в "Викарской", визит в "Семафор", это воинственное веселье, музыка во время спектакля, во время антракта и после финала — мы живы, несмотря ни на что!

Пора улечься. Завтра придется смотреть на холсты ветерана кисти, впитывать чешский абстракционизм.

Как быстро изнашиваются слова! Совсем недавно казались свежими, несли в себе какой-то манок, и где он? Уже пропал и след. Самое грустное открытие, сделанное за годы писательства: недолгая, быстрая молодость слов. Их время кратко, как время бабочки. Особенно, когда им придается некий революционный смысл — не то прогрессивный, не то протестный. С какой-то непостижимой скоростью все эти яркие ярлыки вдруг обретают почти полярное, анекдотическое звучание.

Вчера еще гонимое слово, воспринимавшееся как вызов, становится не только поблекшим, но — что совсем обидно — комичным. Стоило снять с него запрет, и испарился его соблазн.

Уснуть бы. Бессонница моя взрывчата. Я не способен думать о Праге, о Кареле Добеше, о Европе, о собственной задуманной книге. Даже об этой рыжей Ханне, которая спит с пожилым режиссером, пока ее молодой сожитель зарабатывает свой хлеб в "Рококо". Я думаю только о Габриэлле. Вот так ее зовут — Габриэлла. В старом заслуженном отеле, гордящемся своей репутацией, неподалеку от Вацлавской площади, в номере, где томлюсь на кровати, хранящей тайны безвестных странников, думаю только о ней одной.

Ну что же, на сей раз — не о себе. Такое случается нечасто. Недаром же людям с тобой несладко. Заметно, как они ощетиниваются. Давно уже раздражаешь ближних.

Но сам ты, похоже, сумел срастись с этой своей бездарной жизнью. Пригрезились несхожие женщины, которых ты звал своими женами, наверно — без больших оснований. И где они? Ни той, ни другой. Обеих ты ни в чем не винил, а, впрочем, не винил и себя — виновна непонятная сила, вложившая в твои пальцы перо. Понятно, что она тобой правит, и действуешь ты по ее указке.

Приятное для тебя объяснение. И лестное для художника слова. Умеешь сам с собою поладить. Господи, скорей бы заснуть.

Бог тебя любит, в его покровительстве ты не однажды мог убедиться. Не зря без особого напряжения справляешься с кладью своей удачи — легко несешь ее на плечах. Всевышний и нынче приходит на помощь — тушит, как лампочку над изголовьем, сумятицу в голове постояльца, дарует ему покой и сон.

Утром — Безродов только что выбрался из-под гостиничного душа — в номере раздается звонок. В трубке он слышит негромкий голос:

— Здесь Габриэлла. Вы уже встали?

Потом она сбивчиво объясняет. Карел приносит свои извинения. Так получилось. Нежданно-негаданно. Просто — стечение обстоятельств. Она постарается заменить его. Пан Александр разочарован?

Безродов и впрямь не сразу справляется с забытым юношеским волнением. Потом придает засбоившему голосу необходимую невозмутимость.

Нет, пан Александр не разочарован. Нет, разумеется, он желает милому Карелу всяческих благ. Но он нисколько не опечален подобным поворотом событий. Он уже летит по ступенькам. Лучше на лифте? Нет, так быстрее.

Он торопливо хлопает дверью, почти галопом сбегает по лестнице. В холле он сразу же обнаруживает свою королеву — на алых губках мерцает царственная улыбка. Белая меховая шапочка, белая шубка, длинные белые сапоги.

Безродов просительно произносит:

— Прошу у вас ровно одну минуту. Необходимо прийти в себя.

Она деловито напоминает:

— Нет времени. Большая программа. Сегодня я покажу вам Прагу.

На улице встречает мороз, усилившийся со вчерашнего дня. Она заботливо осведомляется:

— Северный человек еще держится?

Северный человек заверяет, что он готов к любым испытаниям.

Они начинают со Старого Города. Естественно. Прежде чем мы вернемся в наш цивилизованный век, следует окунуться в историю. Увидеть гостиницу, где селились усталые гости древней Праги. Вот памятник сожженному Гусу — не зря Габриэлла его торопила, успели к двенадцати часам. Плавно распахиваются оконца, выскакивает бойкий петух и словно приводит свой дом в движение. Доносится мелодичный звон и, медленно сменяя друг друга, плывут цветные фигурки — кадавры, кажется, что они приплясывают. Когда макабрический танец заканчивается, оконца наглухо закрываются, точно скрывая от глаз людских свою роковую загробную тайну.

— Понравилось? — спрашивает Габриэлла.

Безродов кивает:

— Занятно. Но страшно. Суровое место.

— Да, это так. Здесь выставляли на осмеяние неверных жен. Всегда было людно. Все добродетельные пражане, в первую очередь — их гусыни, стекались сюда осудить негодниц.