Футурист Мафарка. Африканский роман - [72]

– Я жду смерти от тебя!.. О, мой сын, мой возлюбленный!.. Убей меня, потому что я – единственная свидетельница твоего божественного рождения!

Сильный всплеск. Мяукание волн в раздирающих душу рыданиях. Тяжелая струя крови розовым султаном разбилась о грудь Газурмаха, который могучим взмахом крыльев поднялся в высь. Поднялся так скоро, что едва услышал далеко под ногами, умирающий, хрипящий возглас Колубби:

– Ты разбил своими бронзовыми ребрами мое сердце!.. Убивая меня, ты убил Землю!.. Скоро ты услышишь ее первую предсмертную судорогу!..

Страшный треск был ответом на эти слова. Это был первый подземный толчок, распространявшийся от скалы к скале до двух больших мысов Тум-Тума, чудовищных крокодилов, которые качнули три сильных удара хвоста в белый горизонт, в огромном полете сверкающей чешуи под равнодушным взглядом царствующего над укрощенным морем Солнца. Однако, бесформенные глотки Подземелий замычали, выдыхая желтый пар, изборожденный фосфорическим светом, который поднимался колоннами, состоявшими из шорохов; поднимался, зачумляя огромное, свободное небо.

– Тьфу!.. Меня тошнит от этого запаха мумий, от этой вони мертвых веков!.. Поднимемся выше!

И сразу взвившись на сто локтей выше, Газурмах, томно вверился своим громадным оранжевым крыльям, покрытым золотым лаком утренней зари. Он был на сто лье выше извилистого прибрежия. Ах, значит, горы вышли из своего массивного сна; о, гигантские пастухи с огромными гранитными плечами, блестящими сквозь лохмотья зелени. Они спали больше шести тысяч лет, как попало, страшно разбитые от усталости, наполовину затопленные своими огромными стадами бархатных откосов, лающих гротов и холмов, этих испуганных овечек.

Вот они внезапно проснулись! Одни с трудом потягиваются, хрустя мускулами и бицепсами, усаженными кустарниками. Другие выгибают спину, чтобы потереться о густые облака с золотыми шипами, которые катятся, как гигантские ежи, сметенные лавиной снега. Но эти колоссы-пастухи слишком тесно сидят, и вот самый большой из них, утес с тяжелой базальтовой башкой, вдруг загорается гневом. Он хочет выйти из давки и двигается, оглушительно работая локтями. В своей шумной ярости он вспахивает бока соседних, зловеще ворчащих утесов.

Одна из гор храбро подставила свою желтую верхушку, которая была раздавлена без шума, как спелый кизил. Потом с оборванной и смятой растительностью отступала полосами, преклоняя колени в импровизированной бездне.

Тогда Газурмах поднимавшийся все выше был удивлен необъяснимым молчанием, окутывавшем его, несмотря на силу земной битвы, растущей под ногами.

Действительно, как раз в этот момент другая гора отбросила назад свою чудную розовую вершину, обросшую черным лесом и открыла рот вулкана, откуда, вращаясь, выходило дыхание воспламененной и пылающей золы.

– Ох, ох, ох!.. Итак, я пробуждаю голод гор!.. Я охотно плюнул бы в этот тошнотворный рот, с зубами в сто локтей!.. Но, право, дымящийся пот этих гранитных спин воняет нестерпимо!.. Я поднимусь еще выше, чтобы забыть лицо земли и ее глубокие морщины!..

Газурмах остановился над городом, истерзанным золотом, который точно спал на плоскогорье. Единственный, кто был еще неподвижен среди круговорота, толкотни и суеты этой страшной, чудовищной драки гор. Но сон города продолжался недолго. Лихорадочное движение уже начинало, колебать сверкающие башни, которые словно вязали пурпуровые петли облаков. Внезапно весь город, как корона чеканного золота, соскользнул на темный ковер, спускаясь к берегу, где плясали скалы. Чтобы лучше видеть грандиозное зрелище, Газурмах тяжело, как свинец, спустился на сто локтей ниже. Глухие раскаты и пронзительные крики достигли его ушей. Он видел, как город растет под его ногами, толкая к морю бесчисленные дома с террасами, усаженными руками и оружием, подобно боевым слонам со спинами в упряжи, из мечетей и минаретов замкнутых, как копья.

Невидимые подземные легионы сейчас же бросились, чтобы атаковать идущий город. Длинная пауза, смытая ливнем бледного света, который поразил ужасом фронт этой странной армии. Потом Газурмах понял, что вулканические силы шли на приступ. Видны были только их пыльные мантии, которые пробирались между рядами воюющих домов, хватая их поперек тела, или за ноги, и вышибая из седла всадников. Эти галопирующие воинственные дома обрушились, один за другим, с морской пеной в зубах, с окровавленными ноздрями и боками, с широкой трещиной в груди.

Тогда Газурмах снова поднялся, чтобы посмотреть на цепь новорожденных гор, голубых под тысячью своих розовых вершин, на этих покрытых попонами дромадеров огромного каравана, который вдруг взмахнул своими окровавленными мечами и потом обрушился со странным щелканьем красных паров. Сначала флаги мало-помалу разодрались в корпию над подпрыгивающей агонией горы с триумфальными ранами. Огромная, она быстро поворачивалась, выставляя вперед живот, а назад круп, следуя ритму подземного танца, тем более ужасно, что он, казалось, развивался в абсолютной тишине.

Наконец, гора застыла, мертвая, склонившая голову, а на конце мускула из зелени качалось ее вырванное сердце черного гранита.