Фурманов - [38]

Фурманов снова работает день и ночь, выступает на партийных съездах по всей области (Шуя, Кинешма, Тейково), особое внимание уделяет красноармейским частям. Далеко позади остались все колебания и сомнения. («Несколько недель уже состою секретарем окружного комитета партии. Веду широкую работу и чувствую себя так, словно занимаюсь ею долгие годы».)

И все же полного удовлетворения нет. Одна новая мысль овладевает его сознанием.

Молодую Советскую республику со всех сторон окружают враги. Нужно защищать ее с оружием в руках. Недостаточно агитировать красноармейцев и носить военную форму. Надо самому вступить в ряды Красной Армии, надо самому отправиться на фронт, на линию огня.

«Теперь пришел к разрешению вопрос большой важности. Вопрос, над которым я долго раздумывал, который все время точил мои мысли. Вопрос с Красной Армией. Долго я носил в душе мечту о поступлении в ряды Рабочей Армии, теперь эта мечта должна осуществиться. Нечего оттягивать дни — вопрос должен быть разрешен завтра же. Мало теперь только одной любви к рабочим, мало одного сознания, что у тебя все самое святое и дорогое в защите угнетенных, обездоленных людей… Надо на деле показать, что ты во всякую минуту с ними и всегда готов бороться за их дело, на служение которому теперь ушло все, что есть честного и благородного. Наступил момент — пора покончить дело с мещанством и будничностью — надо твердо заявить: я боец в нашей армии, я борец за наши идеалы…»

Он вчера подробно говорил об этом с Фрунзе.

Михаил Васильевич посмотрел на него испытующим взглядом, точно хотел убедиться, насколько правдив Дмитрий, нет ли разрыва между словом и делом. Ох как ненавидел этот человек пустые и громкие фразы! Он поверил Фурманову. Но не дал ему разрешения оставить ивановские важные и неотложные, хотя и будничные, партийные дела.

— Все еще впереди, — сказал Фрунзе, — мы с тобой еще повоюем, Дмитрий Андреевич («Мы с тобой» — сказал Фрунзе). Я рад, что ты готов к боевым дням. Но повремени, повремени, комиссар (он так и назвал его комиссаром). Жди сигнала.

И все же невыносимо трудно становится ждать…

«В такую бурную годину неужели я могу спокойно учиться, читать, сидеть дома и чувствовать, что там без тебя совершается великое дело, где работники трудятся не покладая рук, где борцы сражаются, не жалея жизни… Вчера вдохновенный Фрунзе своими огненными словами укрепил во мне правдивость моих взглядов и стремлений, и теперь я, бодрый, полный сил, буду ждать дня, когда с винтовкой в руках я встану в ряды борцов за великое освобождение трудящихся.

Нам смерть не страшна: красивей этой смерти — смерти нет…»

На другой день Фурманов выехал в село Лежнево и прочел там лекцию: «Как борются рабочие и крестьяне за социализм». Зал бывшего барского дома был переполнен. На улице за бортом осталось человек сто пятьдесят. Лекция продолжалась два с половиной часа. После лекции учитель («лет сорока, в очках, по виду педант и брюква») пожал руку Фурманова и сказал:

— Кабы почаще такие беседы — мы все бы сделались большевиками.

Через день — Тейково. Через два дня — Кохма. Через три дня — Вичуга. И Середа… И Родники… В дождь, в грязь, по ухабистым дорогам, по осеннему распутью. На конях, на тряских подводах, в товарных теплушках… Пешком. Днем и ночью. И постоянно надо быть начеку. По губернии еще бродят бандиты.

Запись в дневнике 5 октября 1918 года. После проведения уездного партийного съезда в родном селе Середа.

«Было уже 10 часов, когда, получив добытые откуда-то фунта три хлеба, мы с Валерьяном, председателем и членами коллегии местного чрезвычайного комитета отправились в чрезвычайку. Тьма отчаянная. Огней нигде нет… Было нечто таинственное в этом коротком путешествии… Спускались мы в какую-то бездну по крутому откосу, переходили какие-то бревна над ручьем, как серны скакали по светлым плешинам камней…»

…И выступления в качестве обвинителя в Революционном трибунале. И статьи в «Рабочем крае», целая серия статей о партийной работе: «Рекомендация коммуниста», «Дисциплина коммунистов», «Партийный аппарат», «Организация новых ячеек…»

С редактором «Рабочего края» старым большевиком Александром Константиновичем Воронским Фурманов никак не мог найти общего языка. Печатая статьи Фурманова по вопросам партийной работы, Воронений скептически относился к его литературным произведениям.

Даже большую статью Фурманова, посвященную проблемам культуры, роли интеллигенции в революции, статью на три-четыре подвала, Воронский отказался печатать. Очи не знали еще тогда, Воронский и Фурманов, что пройдут-немногие годы и им придется встретиться в острых литературных схватках в Москве. И Воронский не сумеет по-настоящему оценить даже такие книги Фурманова, как «Чапаев» и «Мятеж».

Короткие часы досуга Дмитрий Андреевич проводит дома, в семье. Он нежно любит мать, сестер, братьев, старается помочь им и советом и добрым словом и выделить большую часть скудного заработка своего.

От всяких льгот и добавок к общему пайку Фурманов категорически отказался.

В этих вопросах щепетильность его доходила до крайности. Сурово отчитал он однажды, доведя до слез, младшую сестру Лизу, которая «преподнесла» ему к чаю две лепешки, полученные сверх пайка на службе.