Фуга с огнём - [20]

– Он обиделся. – Вениамин Прохорович протянул Елене кружку с водой. – Мы думали, он всё забудет. Так было бы лучше. Но он пришёл, и спросил. Я не мог сказать ему неправду.

– Расскажите, – Елену тряс озноб, – расскажите мне!

Пете было почти шесть, Паше – два с небольшим. Старший брат не всегда любил гулять с младшим – куда с этой мелочью, ни с товарищами поиграть, ничего – да и следить за ним, Пашу вечно в кусты и канавы тянет, и поди объясни ему, что там и собаки гадят, и не очень приятные люди шатаются, и всё остальное. Но… Петру нравилось заботиться, и Паша его слушался охотнее, нежели отца. И рассказывал младшему брату обо всём, хотя понимал, что тот беседу не поддержит, и вообще минут через пять увлечётся чем-то другим. Да, иногда было обидно. Но всё равно так приятно, когда у тебя такой брат! Вот скоро вырастет, и с ним будет интересно обо всём поговорить! И рассказать ему потом, какой он был смешной, когда маленький. Мама запрещала называть его глупым, он не глупый, просто всему нужно время, ты был точно таким же!

…Всё, что удалось узнать, у случайных прохожих – Паша бросился через дорогу, прямо под колёса, и Пётр, недосмотревший, с криком кинулся туда же. Не зима, водитель успел затормозить. Паша бежал и бежал, к таинственным кустам и лесу на той стороне, а Пётр, подвернувший ногу, не мог бежать так быстро. И испугался, ужасно испугался за брата, ведь ему не объяснишь, что нельзя так через дорогу, и мама с папой дома накажут, и за дело! Отвлёкся, недоглядел!

Потом… потом Петю принесли домой с разбитой головой, всего в крови. Говорили, что споткнулся там, в лесу, ударился с размаху головой об острый край камня. Пашу потом поймали в лесу – он так и бежал себе куда-то, и обиделся, когда его схватили и понесли домой. А дома… Дома и мать, и отец были не в себе от горя, и впервые Паша ощутил на себе тот взгляд матери. Впервые он понял, что мама не рада его видеть, она чем-то очень недовольна.

И его не пускали в комнату, к брату. Не пускали, и всё. И было страшно. Сам не понимал, почему страшно.

– Петя умер через день, – добавил Вениамин Прохорович, руки его начали трястись. – Так и не пришёл в себя. Нам сказали потом, всё решали минуты. Если бы его нашли минут на пять раньше, всё бы обошлось, поправился бы. С тех пор Вера стала другой, она решила, что Паша во всём виноват. А потом мы всё продали, поменяли квартиру. Через полгода Паша уже не вспоминал о брате, как будто заказали ему. И мы редко говорили.

– Я могу… могу поговорить с ней? – Елена поднялась. – Мне очень нужно!

– Не стоит, – покачал головой отец Павла. – Она как вспомнит ту историю, потом плачет весь день.

– Паша иногда видит брата, во сне. – Елена посмотрела ему в глаза. Теперь она была уверена, отчего Паша плакал во сне. – Он говорит во сне. Что вы так смотрите?! – И поняла, почему так смотрит. – У меня будет ребёнок! – она хотела крикнуть, но получился шёпот, сумела взять себя в руки, не разрыдалась. – Ребёнок от него! Мы с ним всё уже решили, он не с Марией будет, со мной! Господи, неужели вы не понимаете?!

– Паша уже восемь лет как женат, у них семилетняя дочь. – Вениамин Прохорович смотрел на неё, как на пустое место. – Зря вы пришли. Вам лучше уйти, Елена.

Елена бросилась вон. Но не в прихожую – в комнату, где сидела погружённая в грёзы Вера Николаевна.

– Бабушка Лиза! – Павлу отчего-то было трудно поспевать за ней. Как будто ветер, неощутимый, но сильный, постоянно дул в лицо, отталкивал, замедлял. – Эльза Афанасьевна! Это я, Паша!

– И где тебя носит? – проворчала она, не оборачиваясь, постукивая палочкой. – Ищешь тебя, ищешь, ноги все сбиваешь. А он по паркам гуляет, пока его люди ищут, места не находят. Не стыдно? – Она впервые оглянулась, посмотрела ему в лицо.

– Господи! – Павел сам не знал, как ему удаётся идти, в голове снова поднималась пурга, виделись какие-то кусты, человек, лежащий ничком, кровь вокруг – и большой камень рядом, но человек тот просто прилёг отдохнуть, Павел это знал, человек часто так шутил, притворялся спящим или ещё что. И Павел, когда понял, что это игра, побежал дальше – теперь его очередь прятаться!

– Всуе не поминать! – Афанасьевна погрозила палкой. – Я хоть и не верю, а по лбу дам!

– Господи… – Павел шёл, вокруг сгущалась тьма, и реальностью оставалась только дорога, и Афанасьевна, и её кошёлка, оттуда пахло апельсинами и свежим, горячим хлебом. – Я же выдумал её! Понимаете?! Я придумал её, её никогда не было, а теперь мне кажется, что меня самого выдумали! – Правильные слова, вот именно это ему и казалось.

– Камень, – объявила неожиданно Афанасьевна, и это простое слово ненадолго вернуло Павла в чувство.

– К-к-какой камень?

– Сейчас о камень навернёшься, – пояснила она, и да, навернулся. Чуть лоб не расшиб! Откуда взялся это кривой булыжник прямо под ногами? Как из асфальта вырос!

– Чёрт… – Павел с трудом поднялся, колено болело немилосердно, но мог ведь и голову расшибить. Едва-едва удалось вскочить на ноги, а Афанасьевна всё удалялась, как ни в чём не бывало. Уже давно прошли они те три квартала, почему она не сворачивает? Как только он, ковыляя, догнал её, как она не глядя махнула палкой – и попала по уху. Было очень больно, и снова в голове ненадолго прояснилось.