Фрунзе - [17]

Когда письмо вызывало подозрение, оно вскрывалось специальной машинкой или на пару. Снималась копия, и оно вновь заклеивалось, так что адресат, получая его, и не подозревал, что содержимое письма известно властям. Письма с химическим текстом приходилось подвергать реактиву, поэтому по назначению оно не отправлялось… Простейший способ — написать текст лимонным соком или молоком, а чтобы его проявить, надо нагреть бумагу до начала ее обугливания или смазать полуторапроцентным раствором хлористой жидкости».

Фрунзе с документами на чужое имя уехал в Читу, где легализовался — получил место временного агента в справочном бюро статистического отдела губернского переселенческого управления. Здесь Михаил Васильевич познакомился со своей будущей женой Софией Алексеевной Поповой, дочкой народовольца, который, отбыв свой срок, обосновался в Верхнеудинске (ныне Улан-Удэ).

Фрунзе ездил по Забайкалью, собирал необходимые для статистических исследований данные, проводил анкетирование предпринимателей, составлял таблицы.

Писал с дороги своему начальнику Виктору Эдуардовичу Монтвиду: «Должен сознаться, что я не предполагал, что работа будет настолько утомительной. Встречается масса неудобств. При мало-мальски добросовестном отношении к делу приходится испытывать бездну треволнений и хлопот. Как только имеешь дело с крупным предприятием, то сразу убеждаешься, как трудно получить за короткий срок удовлетворительные сведения. У меня, большей частью, какое-то смутное недовольство получаемыми результатами».

Михаил Васильевич совершенно не опасался, что полиция установит, кто он такой. Стал писать в газеты. В «Забайкальском обозрении» опубликовал цикл «Писем о войне». Со знанием дела анализировал ход мировой войны. Эти статьи свидетельствуют о несомненном публицистическом даровании автора и о его очевидном интересе не только к чисто экономическим, но и к военно-политическим аспектам драматических событий, разворачивавшихся на Европейском континенте.

«Характер войны определился, — писал Фрунзе. — Война идет не на захват тех или других центров, а на истощение противников. Раньше всего проявилось это в тактике немцев, когда они начали обирать занятую их войсками Бельгию, облагая огромными контрибуциями города и провинции, торопясь использовать производительные силы побежденной страны для усиления своей военной мощи.

И стремление оставлять за собой при отступлении безлюдную пустыню и обугленные развалины как нельзя более соответствует характеру нынешней войны.

Задача сводится к тому, чтобы обеспечить себя всеми средствами борьбы до момента истощения сил противника. В чем же должно раньше всего сказаться это истощение? Поищем ответа на эти вопросы».

Фрунзе сразу подметил, что не было в мировой истории таких войн:

«Аэропланы, из заоблачной выси осыпающие бомбами людей… Субмарины, незаметно подплывающие к пароходу и пускающие его ко дну… 42-сантиметровые орудия… Удушливые газы… Блиндированные (бронированные. — Л. М.) автомобили… На этом человеческий гений не остановится. Придумают в ходе войны и новые, еще более грозные средства разрушения!»

Занятия статистикой дисциплинировали его ум. Статьи полны цифр и фактических данных, чем выгодно отличались от обычной публицистики. Подсчеты, сделанные Фрунзе, показывали, что силы Германии и Австро-Венгрии истощатся раньше, чем силы Антанты, ресурсы центральных держав меньше: «Германия живет на свои запасы, урезая до последней степени потребление. Длительное время такое существование невозможно. А потому хозяйственное истощение страны неизбежно. Но это не приведет к окончанию войны. Число убитых, раненых и взятых в плен наших противников огромно. И запас пушечного мяса у наших врагов в два раза меньше, чем у нас».

Но строить надежды на истощение личного состава не стоит, считал Фрунзе. Он задавался вопросом: возможно ли заключение мира? И отвечал: «Еще недостаточно пролито крови. Еще недостаточно пало убитых. Слишком мало вдов и сирот в мире. Еще не зазубрилась коса смерти — и не пришло время кончать кровавую жатву».

Он предсказывал: «В момент окончательного истощения сил среднеевропейских держав Европа в целом будет разорена, государства будут на грани полного банкротства». И в значительной степени оказался прав. Война погубила экономику Германии. Проиграв Первую мировую, немцы станут винить в своем бедственном положении победителей, хотя финансовая катастрофа была следствием политики кайзеровского правительства. В Берлине финансировать войну решили не за счет повышения налогов, а путем печатания денег. Расплатиться за войну Германия рассчитывала, победив Антанту и потребовав от нее контрибуции, а получилось наоборот… Экономический кризис поможет нацистам прийти к власти.

Фрунзе тогда полагал, что «капитализм — лишь преходящая форма исторической жизни людей». И вот что его в этом убеждало: «Воюющая Европа избежала промышленного краха, который многие ожидали при начале всемирной войны. Но капиталистический строй принужден был в целях приспособления к условиям военного времени сдать целый ряд своих позиций. Частнопредпринимательский интерес, как регулятор производства, оказался никуда не годен. Капиталисты должны были уступить руководящую роль во всех областях хозяйства государственной власти».