Фрунзе - [10]

Сидеть на глухой станции было скучно. Лошадей пришлось ожидать долго. Вот, кажется, можно и ехать, но какой-нибудь чиновник прискачет в облаке пыли и перехватит подводу. За самоваром студент и Миша разговорились. Вспоминали о встречах у Сенчиковских, затрагивали и новейшие политические события.

Прощаясь, студент сунул в руку Мише небольшой сверток.

— Другому бы не дал, а тебе, кажется, довериться можно… — сказал он. — Жалко расставаться с книжечками… Но я, наверное, еще достану, а вам здесь пригодятся…

Когда они расстались, Михаил, продолжая путь в Верный, развернул сверток и увидел несколько брошюр в скромных серых обложках. «Ленин» стояло на одной из них, «Маркс, Энгельс» — на другой. Одна называлась «Что делать?», другая — «Коммунистический манифест». Кроме того, там было несколько номеров «Искры» за 1902 год.

Слова «Из искры возгорится пламя» стояли над крупно напечатанным заголовком газеты. Словно что-то озарило бескрайную холмистую степь, по которой ехал на тряской бричке Михаил Фрунзе. Он знал эти слова, знал, что они взяты из пламенного ответа декабристов Пушкину, и сразу понятно стало» ему что газета не простая, что в название ее вложен особенный смысл. Миша вспомнил неумирающие строки:

Не пропадет ваш скорбный труд

И дум высокое стремленье.

……………………………

Оковы тяжкие падут,

Темницы рухнут — и свобода

Вас примет радостно у входа,

И братья меч вам отдадут.

Из текста газеты Миша узнал, что она издается уже два года. Он думал: «Если она попадает сюда, в Семиречье, то как же она должна быть широко известна в Центральной России!»

Немало уже знал Михаил о борьбе народа за свои права и до беседы с Затинщиковым. Ему было известно, что разоренные помещиками крестьяне, подобно его деду Ефиму Бочкареву, вынуждены были бросать родные села, деревни и либо искать счастья на чужбине, либо идти в поисках заработка на шахты, рудники, заводы, на строительство железных дорог, за гроши продавать свой труд. Год за годом ширились, пополнялись ряды бесправного российского пролетариата.

Давно уже начали возникать стачки, стихийные, разрозненные забастовки доводимых до отчаяния рабочих. Но, пользуясь большими резервами безработных, фабриканты и заводчики легко справлялись с такими вспышками. Пролетариат нуждался в организованности, в единстве.

Еще в 1895 году Ленин объединил в Петербурге все марксистские рабочие кружки в единый «Союз борьбы за освобождение рабочего класса». Это было зарождение революционной, марксистской рабочей партии, превратившейся впоследствии в партию большевиков-коммунистов.

А к 1903 году вся огромная Россия была уже охвачена революционной пропагандой и агитацией снабжалась боевой марксистской литературой приобретала смелые, самоотверженные кадры подпольщиков…

* * *

Как только Миша вернулся в Верный, он созвал своих ближайших друзей, взял с них торжественное обещание о соблюдении тайны и объявил, что организует кружок самообразования, где будет читаться и обсуждаться политико-революционная литература. Возник важный вопрос: где собираться для чтения? Одни предлагали в горах, другие — в каком-нибудь уединенном саду.

Порешили собираться под гимназией, в одной из залитых цементом траншей, которые были проложены в фундаменте здания для защиты его от землетрясений. Здесь ползали мокрицы и пауки и заниматься можно было только при тусклом свете фонаря. Зато уж никому из начальства не могло прийти в голову, что там нашла себе убежище «крамола»…

С затаенным дыханием слушали товарищи Миши волнующие слова привезенной им книжки:

«Мы идем тесной кучкой по обрывистому и трудному пути, крепко взявшись за руки… Мы соединились, по свободно принятому решению, именно для того, чтобы бороться с врагами и не оступаться в соседнее болото, обитатели которого с самого начала порицали нас за то, что мы выделились в особую группу и выбрали путь борьбы…» [9]

Были прочитаны и остальные брошюры.

Но вот гимназический инспектор Бенько, который по должности отвечал за «благонравие» учащихся, каким-то образом проведал о существовании кружка.

Бенько нельзя было считать каким-то особенно злым или жестоким человеком — он был просто старательным чиновником. Чтобы уберечь себя от возможных неприятностей, он решил действовать.

«Если до высшего начальства дойдет, обязательно выгонят из инспекторов как ротозея», — в страхе думал Бенько.

Он даже заготовил было рапорт губернатору, но кто-то из его собственных детей, тоже учившихся в гимназии, оповестил об этом кружковцев. В тот же день, поздно вечером, когда Бенько возвращался из чиновничьего клуба, к нему подошли двое молодых людей. В одном из них, несмотря на поздний час, Бенько узнал Михаила Фрунзе.

— Не советуем вам посылать ваш рапорт по адресу… — спокойно и внушительно сказал Михаил.

На большой риск шел Фрунзе. Но Бенько взвесил все обстоятельства и принял совет. Рапорт не был послан по назначению.

Пролетела еще одна зима, последняя верненская зима. Подошли выпускные экзамены.

Выпускной экзамен сильно отличался от всех других гимназических экзаменов. Он и назывался по-особенному— «испытанием зрелости». Письменные темы этого экзамена присылались из Ташкента, из канцелярии окружного инспектора, в запечатанных конвертах. И распечатывать эти конверты должен был сам директор в торжественной тишине экзаменационного зала.