Фрунзе - [64]

Он сел в каморке у ночника. И писал и читал почти час. А на душе было тревожно. Спрятал один револьвер под подушку, другой положил на край стола. И когда затихло в доме, осторожно тронул раму: она не была заклеена, легко держалась на двух гвоздях, и выхватить ее в минуту опасности не составляло труда.

Да и не верилось, что именно в эту ночь, сейчас вот лишат его свободы: ведь семнадцать месяцев прожил он в Шуе под угрозой ареста, а пока все сходило с рук. И он даже шутил в кругу товарищей, что свыкся с «должностью» затравленного зайца: спит с открытыми глазами и с оттопыренным чутким ухом и всегда готов прыгнуть с лежки и скрыться бегством.

Только было ему невдомек, что полиция не сводила глаз с его окна в ту ночь на 24 марта 1907 года. И как только погасил он свет, держиморда Перлов грохнул прикладом винтовки по входной двери.

— Арсений, фараоны! — крикнул Малышев. Он кинулся к окну: в сумеречном свете маячила казачья группа, пешие окружали дом. — Ловушка!

— Ложитесь все на пол! — скомандовал Арсений: он встал против двери с пистолетом, решив, что выпустит обойму по налетчикам и выпрыгнет в окно.

Соколова кинулась к нему с ревом:

— Не стреляй! Эти изверги покалечат детей!

Ребят было четверо: они цеплялись за подол матери, кричали и плакали. Арсения передернуло. Он кинулся от двери, выставил раму и прыгнул в снег.

Стражники стерегли его под окном. Ударом рукоятки нагана в лицо и прикладом в бок они прижали его к стене дома. Он бросил пистолеты под ноги и затоптал их снегом. И сейчас же чудовищный удар по голове лишил его сознания. И он не помнил, как его вязали по рукам и по ногам, били сапогами и взваливали поперек седла.

Только в тюрьме он понял, что свободы нет и что надо думать, как сохранить жизнь.

Рядом с ним, в камере, на холодном полу, лежал в синяках и кровоподтеках Павел Гусев — его взяли в ту же ночь.

Утром, в первую смену, на фабриках узнали об аресте и жестоком избиении большевика.

Никто не бегал по цехам с призывом кончать работу и вызволять Арсения из неволи. Но в едином порыве остановились все фабрики, и тысячные толпы двинулись на Ильинскую площадь к канцелярии исправника Лаврова. Стихийно возник митинг, и после речи каждого оратора люди скандировали:

— Свободу Арсению!

Лавров на митинг не вышел. Он строчил телеграммы губернатору Сазонову и подтягивал войска к тюрьме. Народ двинулся к тюремным воротам, там уже в две цепи стояли войска и полиция — снаружи и внутри тюремного двора.

— Освободите Арсения! — грозно напирала толпа.

Губернатор уже получил телеграмму об аресте окружного агитатора Арсения. Он уже знал, что встали все фабрики и Лавров боится столкновения и просит немедленно выслать ему подкрепление не менее двух рот.

Губернатор телеграфировал министру внутренних дел Столыпину об аресте Арсения. И заключил свою депешу словами: «В Шуе форменный бунт. Дал распоряжение военному начальству послать не менее роты, эскадрон драгун и сотню казаков».

А демонстранты все еще требовали в голос:

— Отдайте Арсения! Разнесем тюрьму!

Начальник тюрьмы явился в камеру к Арсению с бумагой и пером.

— Толпа третий час требует вашего освобождения. Я этого сделать не могу: войска мне не подчиняются, обстановка у ворот серьезная, кровопролития не миновать. Напишите людям: вы ожидаете следствия, содержитесь у меня нормально и не хотите пальбы по вашим товарищам.

Арсений решил, что иного выхода не придумать. Безоружные ткачи тюрьму приступом не возьмут, напрасно погибнут под пулями его друзья, и «при попытке к бегству» его убьют непременно.

Да он и не сомневался, что за стенами тюрьмы идет у властей серьезная возня и Лавров вызвал воинские части. Так оно и было на самом деле. Губернатор Сазонов весь день 24 марта направлял телеграммы в Шую: «Посылаются казаки и пехота, открытый бунт не может быть допущен». «Предложите толпе разойтись. Объясните, что дело будет расследовано. Если не разойдутся, примите меры, указанные циркулярами». Губернатор давал понять Лаврову, что санкционирует расстрел.

Арсений написал на листке бумаги. И вовремя: группа боевиков, в которой были Егор Варанов, уговаривавший вчера Арсения заночевать у него, подступила вплотную к цепи солдат:

— Отдайте Арсения! Долой палачей!

Офицер, еще не получивший приказа стрелять в народ, кидался на боевиков и кричал:

— Назад! Разойдитесь, бога ради! Не доводите до стрельбы!

Но его вмяли в шеренгу. С бледным лицом, с горящими глазами, не зная, как остановить людей, он вдруг решился на крайность и поднял руку. Солдаты вскинули винтовки и щелкнули затворами.

Но из ворот выбежал начальник тюрьмы, держа бумагу над головой:

— Остановитесь! Вот записка от Арсения!

— «Товарищи рабочие! — громко прочитал Егор Варанов. — Я понимаю вас, что вы хотите меня освободить, но учтите одно: если вы пустите в ход оружие, все равно вам не удастся меня освободить, так как жандармерия покончит со мной. Вы же понесете много жертв. Я вам советую поберечь свою революционную энергию для дальнейших боев с самодержавием и капиталом, а сейчас разойтись».

Гимназисты и гимназистки, которые тоже прекратили занятия, потребовали продолжить митинг на Ильинской площади, вызвать Лаврова и получить заверение, что Арсения оставят в Шуе. Большевики поддержали требование молодежи и добились, что Лавров вышел на трибуну.