Фройляйн Штарк - [33]
Я поднял левую бровь. Он тоже.
— Надеюсь, ты меня понял, nepos? Пожалуй, лучше всего будет, если ты при случае намекнешь ей, что твой дядя провел с тобой беседу in puncto puncti.[23]
— In puncto puncti, — повторил я ошарашенно.
Он утер пот со лба.
— Я всегда знал, что ты умный мальчик. Ступай на службу. В четыре у тебя экскурсия, кто-нибудь из ассистентов подменит тебя на выдаче башмаков. Стой! Погоди! — крикнул он вдруг мне вслед.
Я застыл на месте.
— Еще вот какой момент…
Пять шагов до двери. Я затаил дыхание. Еще один момент — теперь уже по поводу рода Кацев?
В коридоре послышалось шарканье множества ног — очередной автобус. Он же должен понимать, что меня ждут! Я медленно повернулся, напомнил о себе деликатным покашливанием, потом осторожно спросил:
— Да, дядя?.. Ты что-то хотел мне сказать?
Но он уже не слышал меня: он улетел к своему отцу-пустынножителю и, наведя на него маленькое солнце своей лупы, двинулся вслед за ним по переулкам чудесного города.
Я поспешил на кухню и, сияя от радости, сообщил фройляйн Штарк, что дядюшка провел со мной беседу in puncto puncti. Она недоверчиво посмотрела на меня.
— Как? — воскликнула она. — Он и в самом деле тебе все объяснил?..
— Да, фройляйн Штарк, он и в самом деле мне все объяснил.
— Ну слава Богу, — сказала фройляйн Штарк и, сняв с плиты таз, в котором только что прокипятила мою испачканную простыню, с многозначительной улыбкой Мадонны поставила его под раковину.
44
Лето вернулось. Было опять жарко. Жарко как в пекле. В зале пришлось завесить окна. Струящийся сквозь гардины оранжевый свет покрывал лица посетителей краской стыда. Они сонно бродили от Средневековья к барокко, от Востока (шкафы DD-QQ) к Западу (СС-РР). Картины, а вместе с ними смотрители словно расплывались и таяли в ранних удушливых сумерках. Фройляйн Штарк сидела на кухне, сунув ноги в таз с холодной водой, а дядюшка, то и дело оттягивавший пальцем ворот своей сшитой лучшим римским портным сутаны, выпивал по крайней мере столько же воды, сколько вина. Все вокруг поникли от жары, все засыпали на ходу Все, кроме меня. Меня жара не мучила, это неожиданно еще раз вспыхнувшее лето словно оттеснило осень в какую-то туманную даль и облачило немногочисленных посетительниц в такие легкие, воздушные одежды, что надевать им на ноги башмаки было одно удовольствие. Фройляйн Штарк? Она была где-то рядом. но на заднем плане: очевидно, она считала испачканную простыню скорее несчастным случаем, чем грехом. «Это бывает, — сказала себе, наверное, бывшая крестьянка. — Мы, женщины, тут ничего поделать не можем. И если это первая и последняя испачканная простыня — а пока что повода для сомнений нет, — то, пожалуй, можно закрыть глаза на эту историю». Она свое дело сделала — отправила меня в табулярий, к грозному судье, воспитание есть воспитание, это было сделано для моего очеловечения и обращения в христианство, но дальнейшие санкции или poenitentiae[24] in puncto puncti были не предусмотрены. Bref: я опять, уже в четвертый раз, вывернулся, и, конечно же, свои вечерние чтения я (вернее, не я, а школяр-семинарист) посвятил углублению знакомства с занятнейшими рассуждениями философа Канта о нравственности. Фройляйн Штарк, умевшая читать мысли, похоже, заметила это, во всяком случае, она больше не пыталась лишить меня башмачной должности, а дядюшка, хоть и был озадачен моим интересом к Канту все же радовался, что его nepos занят философией, а не своим каценячьим отростком. «Золотая пора!» — напрашивается отрадный вывод.
Светлая погожая осень. Мои хозяева признали, что я на пути к исправлению, да и сам я все больше свыкался с мыслью о том, что этот пай-мальчик в рясе вскоре окончательно вытеснит маленького Каца. Перед дядюшкой я изображал отличника-вундеркинда, а фройляйн Штарк говорил, с каким удовольствием вспоминаю наш с ней поход в «Портер», вкусный ликер, наше веселое возвращение в родные пенаты. Все шло как по маслу — никаких вязальных спиц, никаких позорных пятен на простыне, дядюшка доволен, фройляйн Штарк тоже.
А тот маленький прохвост? Бывший вариант номер один?
Ах, он все чаще забывал о том, что сам хотел быть побежденным, покончить со своей короткой каценячьей жизнью. Сидел на своих лаптях, как утомленный долгим летом старик, и радовался их приходу, их запахам, радовался при виде их ног, уходящих вершинами в полумрак юбок-шатров, а поскольку он, благодаря своим очкам, теперь мог видеть все эти ленточки-пряжечки — штучки-дрючки совершенно отчетливо, как звезды в ясную ночь над пустыней, то они возбуждали его с небывалой прежде силой. Их ароматы сыпались на него, как ласки, загадочно поблескивал шелк, потрескивали чулки, что-то шептали нижние юбки, и если ловким рукам башмачника удавалось приподнять надеваемый на ногу башмак хотя бы на ширину ладони, то посетительнице тоже волей-неволей приходилось приподнимать ботинок, не очень высоко, но так, чтобы колено согнулось и на мгновение образовало тот заветный угол, позволяющий разглядеть верх ляжки и ленточку, на которой, как вигвам индейцев, держится черный чулок. Почему меня все это так возбуждало? Почему, черт побери, мне с каждым днем было все больше наплевать на опасную близость фройляйн Штарк, когда я реагировал своими хищными зенками и проклятым отростком на это явление презренного предметно-плотского мира, представленное на борту нашего книжного ковчега — где хранятся десятки и сотни тысяч слов! — лишь в виде крохотной словарной статьи: «Нижнее белье»?..
Мария Кац, героиня романа «Сорок роз», — супруга политика, стремительно делающего карьеру. Очаровательная, хорошо образованная женщина, умница, талантливая пианистка, она полностью подчиняет свою жизнь деятельности мужа, мечтающего стать членом правительства. По мнению окружающих, у нее лишь один недостаток — она еврейка, поэтому Мария всячески пытается скрыть свою национальность. За то, что во имя карьерных интересов мужа Мария поступается своим национальным и человеческим самосознанием, судьба жестоко наказывает ее.
Томас Хюрлиман (р. 1950), швейцарский прозаик и драматург. В трех исторических миниатюрах изображены известные личности.В первой, классик швейцарской литературы Готфрид Келлер показан в момент, когда он безуспешно пытается ускользнуть от торжеств по поводу его семидесятилетия.Во втором рассказе представляется возможность увидеть великого Гёте глазами человека, швейцарца, которому довелось однажды тащить на себе его багаж.Третья история, про Деревянный театр, — самая фантастическая и крепче двух других сшивающая прошлое с настоящим.
В литературной культуре, недостаточно знающей собственное прошлое, переполненной банальными и затертыми представлениями, чрезмерно увлеченной неосмысленным настоящим, отважная оригинальность Давенпорта, его эрудиция и историческое воображение неизменно поражают и вдохновляют. Washington Post Рассказы Давенпорта, полные интеллектуальных и эротичных, скрытых и явных поворотов, блистают, точно солнце в ветреный безоблачный день. New York Times Он проклинает прогресс и защищает пользу вечного возвращения со страстью, напоминающей Борхеса… Экзотично, эротично, потрясающе! Los Angeles Times Деликатесы Давенпорта — изысканные, элегантные, нежные — редчайшего типа: это произведения, не имеющие никаких аналогов. Village Voice.
Если бы у каждого человека был световой датчик, то, глядя на Землю с неба, можно было бы увидеть, что с некоторыми людьми мы почему-то все время пересекаемся… Тесс и Гус живут каждый своей жизнью. Они и не подозревают, что уже столько лет ходят рядом друг с другом. Кажется, еще доля секунды — и долгожданная встреча состоится, но судьба снова рвет планы в клочья… Неужели она просто забавляется, играя жизнями людей, и Тесс и Гус так никогда и не встретятся?
События в книге происходят в 80-х годах прошлого столетия, в эпоху, когда Советский цирк по праву считался лучшим в мире. Когда цирковое искусство было любимо и уважаемо, овеяно романтикой путешествий, окружено магией загадочности. В то время цирковые традиции были незыблемыми, манежи опилочными, а люди цирка считались единой семьёй. Вот в этот таинственный мир неожиданно для себя и попадает главный герой повести «Сердце в опилках» Пашка Жарких. Он пришёл сюда, как ему казалось ненадолго, но остался навсегда…В книге ярко и правдиво описываются характеры участников повествования, быт и условия, в которых они жили и трудились, их взаимоотношения, желания и эмоции.
Ольга Брейнингер родилась в Казахстане в 1987 году. Окончила Литературный институт им. А.М. Горького и магистратуру Оксфордского университета. Живет в Бостоне (США), пишет докторскую диссертацию и преподает в Гарвардском университете. Публиковалась в журналах «Октябрь», «Дружба народов», «Новое Литературное обозрение». Дебютный роман «В Советском Союзе не было аддерола» вызвал горячие споры и попал в лонг-листы премий «Национальный бестселлер» и «Большая книга».Героиня романа – молодая женщина родом из СССР, докторант Гарварда, – участвует в «эксперименте века» по программированию личности.
Действие книги известного болгарского прозаика Кирилла Апостолова развивается неторопливо, многопланово. Внимание автора сосредоточено на воссоздании жизни Болгарии шестидесятых годов, когда и в нашей стране, и в братских странах, строящих социализм, наметились черты перестройки.Проблемы, исследуемые писателем, актуальны и сейчас: это и способы управления социалистическим хозяйством, и роль председателя в сельском трудовом коллективе, и поиски нового подхода к решению нравственных проблем.Природа в произведениях К. Апостолова — не пейзажный фон, а та материя, из которой произрастают люди, из которой они черпают силу и красоту.