Фронтовое братство - [21]

Старик неторопливо раскладывал карты. Штеге покусывал палочку. Краузе ловил вошь.

В руке Хайде неожиданно появился пистолет. Щелчок спущенного предохранителя прозвучал для нас грохотом.

— Ну, еврей, сейчас я вышибу твои дерьмовые мозги!

Он злобно усмехнулся, медленно поднял пистолет и навел на голову старого лагерника.

Настала зловещая тишина. Старый еврей поднял голову и посмотрел на Хайде удивительно безжизненными глазами.

— Хотите застрелить меня, герр унтер-офицер? Ну, что ж… Застрелите вы меня или собаку, от этого ничего не изменится. Разница лишь в том, что собака боится смерти, если понимает, что она близится. Я — нет. Я много лет каждый день ждал ее. Застрелите меня, раз вам так хочется. Только давайте выйдем наружу. Здесь мы испачкаем пол.

— Кончай эту чушь, — прошипел Хайде. Мы видели, как его палец плотно лег на спуск.

Один Старик не смотрел на него. Перевернул одну карту в своем пасьянсе. Пиковая дама.

— Убери пистолет! — отрывисто приказал он.

Хайде вытаращился на него в изумлении.

— Я ненавижу проклятых евреев, всегда хотел убить кого-то из них.

— Немедленно убери!

Малыш встал и выхватил нож.

Старик поднял взгляд.

— Юлиус Хайде, брось пистолет!

Легионер снова замурлыкал под нос песенку о смерти.

Хайде медленно опустил руку. Пистолет со стуком упал на пол. В глазах его сверкал ужас. Только что задиравший нос сверхчеловек превратился в съежившуюся от страха дворняжку.

Хайде издал продолжительный хриплый писк, будто загнанная в угол крыса, видящая перед собой блестящие клыки терьера. Хотел убежать, но Легионер подставил ему ногу. Он упал и растянулся на полу.

Малыш схватил его за ноги и весело закружил. Голова Хайде со стуком ударилась о стену. Доведший себя до белого каления Малыш занес нож и хотел ударить его в спину. Но его схватил за руку старый еврей.

— Нет, нет, товарищ, не убивай его!

Мы удивились тому, что жертва Хайде защищает его, но еще больше нас удивило слово «товарищ» в устах человека, который до сих пор обращался к нам так, словно мы были богами.

Малыш отбросил потерявшего сознание Хайде и в изумлении воззрился на старого еврея, который держал его за руку и, смертельно побледнев, дрожал всем телом.

— Что за черт? — изумленно спросил он. — Почему не прикончить эту вонючку? Он же над тобой издевался.

Старый лагерник покачал головой.

— Нет, товарищ, он не оскорблял меня. Я в самом деле еврей. Все остальное он говорил не всерьез. Он болен. Это пройдет, когда мир придет в себя.

— Болен? — усмехнулся Порта. — Скажешь тоже. Хайде — самый здоровый из гнусных мерзавцев во всем мире. И заслуживает смерти.

Малыш восторженно закивал и оттолкнул еврея.

— Йозеф Порта, ты прав. Может, Малышу проверить, как глубоко он сможет всадить нож ему в горло?

Лагерник схватил руку Малыша, поцеловал ее и взмолился:

— Нет, нет, оставь его! В конце концов, все дело во мне!

Старик протестующе махнул рукой.

— Не будьте такими кровожадными. Оставьте эту свинью валяться и садитесь продолжать игру.

Мы сели, правда, с легкой неохотой. Старик стал раздавать карты.

— Не хочешь сыграть в «двадцать одно»? — спросил он лагерника.

— Нет, спасибо, герр фельдфебель.

Старик в отчаянии потряс головой и вскинул руки.

— Господи! Неужели не можешь называть меня «товарищем»? Назвал же ты так Малыша, этого болвана с бычьей шеей!

Лагерник кивнул и раскрыл рот, но заговорил не сразу.

— Постараюсь говорить «товарищ», но это нелегко.

Какое-то время мы играли молча. Потом Брандт бросил карты.

— Надоело. Может, кто расскажет что-нибудь интересное?

— Тупая свинья, — выругался Порта, бросив свои.

— И кто еще? — спросил Брандт, склонив голову, словно бык, готовый кого-то боднуть.

— Морду разобью, — вспылил Порта. И запустил в Брандта бутылкой. Тот молниеносно пригнулся, и бутылка разбилась о стену на мелкие осколки.

— Напрасно вы так портите дом, — прошептал старый еврей.

— А тебе что до этого? — гневно выкрикнул Брандт. — Дом же не твой.

— В том-то и дело, — ответил лагерник. — Будь он моим, это не имело бы значения. Но я сожалею о нем из-за его хозяев. Притом у них двое детей, которым они его передадут.

— Откуда ты знаешь? — спросил Брандт.

— В чулане есть детская одежда, — ответил еврей.

— А у тебя самого был дом?

— Да, был. Теперь нет. Его давным-давно отобрали.

— Кто? Судебный исполнитель? — наивно спросил Краузе, эсэсовец.

Мы смеялись, пока не закашлялись.

Старый еврей кивнул.

— Судебный исполнитель? Пожалуй, можно сказать и так.

— Ты, небось, отнял у кого-то дом в веймарский период[52]? — спросил Краузе.

— Нет, насколько мне известно, — язвительно ответил старый еврей.

— А как ты угодил в клетку, зебра? — спросил Порта, с причмокиванием высасывая единственный зуб и вытирая цилиндр обрывком старой газеты, заголовки которой все еще сообщали о победоносном наступлении немецкой армии. Покончив с этим занятием, он высморкался в победоносную армию и швырнул тысячи героев в темный угол к старой печи.

Старый евреи взял еще кусок мяса и сунул в рот. Он все еще выглядел голодным.

— Не ешь слишком много, — предостерег Старик. — Объесться можно быстрее, чем умереть с голоду. Жирная еда не для тебя.

И любезно протянул лагернику кусок постного мяса.