Фридрих Великий - [74]

Старый Дессаусец, конечно же, был для Фридриха в молодости духовным наставником в военном деле, но сейчас великий старик стал медлителен и осторожен. Он не приветствовал рискованную Силезскую кампанию. Повидав много войн, старый Дессаусец не хотел закончить свои дни, наблюдая поражение Пруссии. Истый лютеранин, полководец всегда молился перед сражением и особенно горячо обращался к Богу 15 декабря 1745 года — и выиграл для Фридриха великую битву под Кессельсдорфом, свою последнюю битву, во время которой шел впереди полка, и три пули пробили его камзол. Королевские объятия знаменовали конец военной карьеры великого воина, умершего через два года, и конец Второй Силезской войны. Кессельсдорф решительно сместил чашу весов. Дрезден сдался Фридриху 18 декабря, и мир с Австрией и Саксонией был подписан здесь же в Рождество 1745 года. В соответствии с мирным соглашением Силезия и Глац признавались как владения Фридриха, а он принимал Прагматическую санкцию и признавал императором Франца Лотарингского.

Король Пруссии радовался заключению мира. В день Рождества 1745 года он написал резкое послание французскому послу, Валори. Во время недавней кампании, отмечал Фридрих, он был полностью покинут союзниками: получил недостаточные субсидий и не имел поддержки ни войсками, ни какими бы то ни было стратегическими маневрами. В таких условиях — Франция могла давным-давно это предвидеть — у него не оставалось другого выхода, кроме заключения мира. Франция выказывала возмущение, но реакция Фридриха на это возмущение была справедливой. Пруссия в одиночестве вела войну в Центральной Европе, а Франция получала от этого выгоды. Он указал с ядовитой вежливостью и в равной степени твердо в послании Людовику XV, переданном в тот же день через Валори: «Jе n’entre point dans les raisons qu’elle peut avoir d'abandonner ses alliés à leur propre fortune; cela fait que je sens doublement le bonheur que j’ai de m’etre tire d’un pas tres scabreuxpar la valeur de mes troupes»[121].

В «Истории моей эпохи» Фридрих строго подошел к своим действиям во время Второй Силезской войны. Сразу после Дрезденского мира король некоторое время посвятил этой работе и написал, что ни один военачальник не допустил столько ошибок, как он. Фридрих недооценил сложности тылового обеспечения кампании в Богемии, проблемы, создаваемые труднопроходимой местностью, и проходы между Саксонией и Силезией. Он недооценил способности австрийских командующих, как и прежде, возложил слишком большие надежды на влияние французов на военные операции австрийцев. В стратегическом плане прусский король оказался изолированным перед лицом превосходящего по численности противника и из затруднительного положения вышел лишь благодаря армии и счастливой возможности, как он выразился, провести три сражения. Не будь этого, ему попытались бы навязать совершенно неприемлемые условия.

Здесь присутствует некоторое преувеличение. Оценки Фридриха в данном случае были ошибочными, но он исправил их последствия с похвальной быстротой и гибкостью и вернул себе самообладание. Занимаясь самобичеванием, он, однако, никогда не винил себя в том, за что его критикуют многие историки, — за решение вообще начать войну. Здесь его совесть была чиста. Ситуация складывалась не в пользу Пруссии, и, повинуясь долгу перед ней, он ударил первым, надеясь, что положение в результате улучшится. Тут он никогда не колебался.

Его положение на самом деле улучшилось ненамного. Дрезденский мир предоставил Пруссии передышку. Результаты войны продемонстрировали возросшую военную мощь прусской армии. Обладание Силезией было вновь признано — как часто случалось, но так же часто происходило и обратное в связи с очередной попыткой Австрии вернуть Силезию. Фридрих писал, что война необходима для удержания Силезии и обеспечения уважения к Пруссии, и эта точка зрения была вполне здравой. При этом он понимал, что проблема все еще не решена до конца. Она состояла в нежелании Австрии признавать реальность возросшего авторитета и значения Пруссии, а также ее территориальные приобретения. Из Второй Силезской войны он вышел с ощущением опасности. Она дорого ему обошлась: казна была практически истощена, хотя и Австрии она стоила недешево.

Непосредственные интересы Фридриха лежали в стратегической и военной областях, но предстояло еще выполнить немало дипломатической работы. Король часто заявлял в письмах, адресованных прусским послам, что изумлен, насколько доверяют всякого рода злобным россказням относительно его намерений. Он приписывал это главным образом недоброжелательности Австрии и в некоторой степени Ганновера. В течение нескольких лет после Дрезденского мира Фридрих был бдителен как никогда. Он с прискорбием понял, что окружающие суверены не доверяют ему, а он не доверяет им. Мольтке[122] позднее заметит, что вечный мир — это сои. Фридрих придерживался того же мнения. Его беспрестанно тревожили безопасность Пруссии, намерения Австрии и политика России.

Король Пруссии заключил оборонительный договор со Швецией, в равной степени непопулярный как в России, так и в Англии. К нему позднее присоединилась и Франция. В Курляндии, вблизи от прусских границ, находилась большая русская армия, к тому же Россия строила на Балтике целый флот. Для чего? Он с подозрением относился к поведению русских войск, особенно казаков и регулярных частей, когда те проходили рядом с его владениями. Ему доложили: поговаривают, что его мощь опасно возросла и он посматривает в сторону Польской Пруссии. Почему? В то же время Фридрих передал наилучшие пожелания Елизавете, и, услышав, что у берлинских мастеров заказаны кареты для русского двора, король решил подарить ей специальную карету. Он всегда с крайним подозрением относился к близости России и Саксонии, будучи уверенным, что однажды это приведет к нападению на Пруссию. Его подозрение сбылось. Граф Брюль, главный министр Саксонии, был в глазах Фридриха