Фридрих Великий - [72]
Личный багаж Фридриха был захвачен неприятельским разъездом, как он сказал, из-за халатности ответственного офицера. Его шифры были похищены и раскрыты. В связи с этим он поспешно написал инструкцию но соблюдению безопасности переписки. Король очень переживал из-за исчезновения любимой гончей суки Бихе. Он любил Бихе, а та его.
К утрате одежды, палаток, походной мебели, серебряной посуды и музыкальных инструментов Фридрих отнесся философски. 2 октября он написал Фредерсдорфу, что потерял все и ему нужно получить от казначея, Коннена, 10 000 талеров. Фредерсдорф вел личные дела короля, в том числе передавал его инструкции и пожелания всем придворным должностным лицам. Официальные лица, занятые дворцовым хозяйством короля, носящие звучные титулы — Смотритель Двора, Шталмейстер, Кастелян, — все как один находились под надзором одного-единственного человека, Михаеля Габриеля Фредерсдорфа, который назывался просто Первым Камердинером и личным секретарем. Он был влиятельным человеком и незаменимым другом короля. Фридрих писал ему о своем здоровье, частенько высмеивая врачей («Grosse Idioten!») и сочиняя собственные грубоватые теории но медицинским вопросам. В случае малейшего нездоровья самого Фредерсдорфа Фридрих проявлял трогательную заботу: «Gott bewahre Dich und mache Dier wieder gesundt [sic]»[120]. Переписка между ними но большей части касалась болезней и денег, а также личных дел.
Рассказывая Фредерсдорфу о потерях, он первым делом упомянул об утрате своих лошадей, Анны-Марии и Чемпиона, затем перешел к членам свиты, кабинет-секретарю, шифровальщику, личному доктору, которые все еще числились пропавшими; потом привел несколько имен погибших, в том числе двух генералов, Бланкенбурга и Бредова. Король также упомянул погибшего свояка с пугающим безразличием — «Не велика потеря», — что отражает его нелюбовь к жене. Фридрих умел маскироваться — и часто делал это очень элегантно — дипломатичными и изысканными комплиментами. Однако он никогда не поступал так в отношении близких и не скрывал своих истинных чувств. По этому поводу — что необычно — королева с горечью сказала младшему свояку, Фердинанду, которому было всего пятнадцать лет: «Я привыкла к его манерам, но когда один из моих братьев умер у него на службе, такое поведение слишком жестоко!» Неделей позже Фридрих написал короткое и чуть более теплое письмо: «Он был смельчаком. И я удивляюсь, что его не убили много раньше».
6 октября Фридрих возобновил марш на север, в сторону Силезии, и 19 октября его армия пересекла границу. Находясь на поле боя, он, помимо всего прочего, запросил письмом у Фредерсдорфа нюхательного табака. Король употреблял большое количество любимого испанского нюхательного табака, настолько обильно просыпая на себя, что его одежда, особенно когда он состарился, часто была вся в табачных пятнах. А Бихе не умерла. Через несколько дней, после множества тревожных запросов похитители вернули ее в лагерь Фридриха в нескольких милях к юго-западу от поля боя и без шума доставили в его ставку под Ротенбургом, когда король, ничего не подозревая, сидел в одиночестве и писал письма. Бихе кинулась к столу и положила лапы ему на плечи, и его увидели плачущим.
Фридрих внимательно наблюдал за действиями британского правительства в связи с Ганноверской конвенцией, которая теперь была ратифицирована. Ему обещали субсидии из Лондона, и он в конце октября стал настаивать, чтобы их выплатили на целый год вперед. Пока было незаметно, что мирные усилия Британии возымели какое-либо влияние в Вене. Фридрих всячески демонстрировал добрые отношения с Лондоном. Он предложил 6 прусских батальонов для борьбы с якобитским восстанием. Эти войска должны использоваться только на территории Британии. Они вернутся в Германию, когда потребность в них иссякнет. Если их численность покажется Георгу II недостаточной, то Пруссия может послать значительно больше. Однако Фридрих вообще не мог послать никого, пока не установлен мир с Марией Терезией, — вполне недвусмысленный нажим на Лондон.
