Фридрих Великий - [219]

Фридрих надеялся, что у австрийцев закончатся деньги. «Кошельки великих монархов, — писал он в мае, — дают импульс для их храбрости (дерзости) или для их сдержанности». И король молился о том, чтобы кошелек Марии Терезии опустел. Он слышал от дезертиров и очень хотел этому верить, что и Иосиф тоже пребывает в мрачном настроении и императрица-королева подталкивает сына к миру.

В этих обстоятельствах от министра Герцберга в Берлине потребовалась немалая смелость, чтобы обратиться к Фридриху с еще одним меморандумом как раз в тот момент, когда армия начала отступать. «Сир, я слышу, что Вторая армия покидает Богемию, а Ваше Величество вынуждены отходить в Силезию. Таким образом, кампания проиграна, и каковы надежды на продолжение войны?» Далее Герцберг — уже не столь мудро — дает оценку военным операциям, основанную на подсчете войск и других факторах, признаваясь при этом, что не является ни военным, ни «наглецом». Ответ Фридриха был резким: «Я не осуждаю ваше стремление излагать мне ваши мысли, но в будущем вы сделаете мне приятное, если займетесь вопросами политики и оставите военную ситуацию на мое усмотрение… каждый должен заниматься своим métier[339]». Он добавлял, что люди вроде Герцберга ничего не смыслят в этих вопросах, они здесь столь же невежественны, как обычные тупицы. Военные экспедиции, задуманные министрами, обречены, «как экспедиция британцев в Америке», положение которой, по его словам, хуже изо дня в день. Однако выговор, похоже, не испортил их отношений. Стали ясны две вещи — Фридрих к тому времени убедился, что Герцберг был прав, хотя и по другой причине; страх, который Фридрих, несомненно, внушал подчиненным, смягчало у них понимание того, что честность встретит уважение.

Отступление в чем-то было сродни катастрофе. Генрих потерял 3000 гужевых и артиллерийских лошадей. Это произошло в результате, говорил он, плохой подготовки и некомпетентности офицеров, ответственных за конский состав. Фридриха это ужаснуло, а его брат сильно но этому поводу сокрушался. К октябрю Генрих заболел, и король очень тревожился за него.

Генрих не скрывал отрицательного отношения к этой войне, но выполнял свою роль на Западном театре военных действий с присущим ему мастерством и умением; и Фридрих традиционно не скупился на поздравления в его адрес.

12 октября шел сильный снег, и обе армии, Восточная и Западная, пруссаки, австрийцы и саксонцы, были разведены по зимним квартирам. Фридрих решил перезимовать в Бреслау, как он часто делал в прошлом. Европейские государства без особого энтузиазма наблюдали за этим безрезультатным противостоянием за баварское наследство. В военном отношении, казалось, возник тупик, ни одна из сторон даже не задумывалась о решительном наступлении. Противники без особого успеха вели переговоры о более широкой поддержке. Франция, несмотря на настояния Фридриха занять ответственную позицию как гарант Вестфальского мира, явно планировала сохранять осторожный нейтралитет. Британия была поглощена американскими делами, а также Францией: она могла от имени Ганновера войти вместе с германскими монархами в антиавстрийскую коалицию, но в военном отношении она была бы не помощница. Ее флот не имел значения для непосредственного ведения кампании, к тому же он одновременно прикован к трем направлениям — предотвращение опасности французского вторжения, охрана владений в Вест-Индии, откуда поступает значительная часть ее богатств, и поддержание связи с армией в Северной Америке. Она была мало на что способна.

Русские, имевшие перед Пруссией обязательства, пока не предлагали материальной поддержки. Фридрих знал, что они все еще обеспокоены отношениями с турками, но после многих переговоров он добился малого — обещания сделать заявление Австрии о поддержке Фридриха и германских государств, противостоящих ей. Русские также предложили ввести свои войска в Галицию — Южную Польшу, занятую австрийцами после раздела Польши, — когда австрийские войска будут, как планировалось, выведены оттуда. Возможность российского присутствия, думал король, может оказаться полезной для давления на Вену. Все это происходило поразительно медленно и в целом неудовлетворительно. Фридрих, как часто бывало, сетовал на медлительность России. Реальное передвижение русских, говорил он, не может не оказать на австрийцев морального воздействия. Когда зимой 1778 года наступила фаза серьезного планирования, Фридрих без особого восторга узнал, что русские ожидают от него солидной помощи в организации тылового обеспечения и при этом приводят параграфы соглашения 1772 года, за текстом которого он, потрясенный, немедленно послал человека. Долгожданное заявление, призванное заставить Вену трепетать, было составлено в таких невнятных и подслащенных выражениях, что не могло обеспокоить никого. Тем не менее король говорил, что будет рад видеть зимой князя Репнина в Бреслау для обсуждения и координации дальнейших шагов.

Фридрих поддерживал нежную и часто забавную переписку с великой княгиней, своей племянницей в Санкт-Петербурге. «Si j’entretiens VAI Votre Altesse Impériale des sentiments de la haute estime,