Фридрих Великий - [181]
Д’Аржан написал новое прошение, уже от своего имени: «Плохой католик и философ просит плохого протестанта и философа даровать privilegium плохому иудею и философу».
Он вручил прошение Фридриху со словами: «Не потеряйте его опять!» Мендельсон получил статус Schützjude и privilegium в октябре 1763 года. Он обожал короля, так же как и король его. Когда обсуждали агностицизм Фридриха в вопросе о вечной жизни, он говорил: «Король заслуживает того, чтобы верить в бессмертие души!» Вера как награда. Порой он критически отзывался о литературных работах Фридриха, которые в целом считал хорошими. Первую синагогу в Потсдаме построили в 1766 году, и Фридрих разумно заметил: «Угнетение евреев никогда не приносило пользы ни одному правительству!» Процветание и культурная интеграция еврейской общины стали заметнее в годы, последовавшие за окончанием Семилетней войны. Тем не менее король признавал, что у других сохраняется предубежденность. Когда кандидатура Мендельсона была предложена в Академию на кафедру философии, Фридрих выступил с возражениями. Это первые академические выборы после тех, на которых была официально выбрана императрица России, и он решил, что такое соседство может быть расценено как оскорбление. Мендельсон высказался однозначно. «Я живу, — писал он, — в государстве, где один из мудрейших суверенов, когда-либо управлявших человечеством, заставил расцветать искусства и науки, а разумное свободомыслие распространил настолько широко, что оно достигло самого ничтожного жителя его владений». В сходных терминах Кант писал о заботе Фридриха о свободе совести.
Постепенно, по мере того как мир и вежливость брали верх над войной и кризисом, вновь стало складываться сообщество, похожее на окружавший Фридриха прежде круг единомышленников. В марте 1765 года в Берлин приехал Дьедонне Тьебо. Он имел рекомендации от д’Аржана и надеялся получить место профессора литературы в Академии. Он проделал длительное путешествие и был принят королем немедленно по прибытии, чтобы подвергнуться безжалостному двухчасовому допросу. Фридрих его удивил.
«Дайте слово чести, что не будете изучать немецкий язык!» Тьебо не говорил по-немецки, и Фридрих заявил, что это полуварварский язык с бедной и подражательной литературой. Они говорили о других известных европейских литераторах. Фридрих сказал, что Жан Жак Руссо сумасшедший. «Он бедствовал! Мы предложили ему кров и пенсион». Милорд Маришаль все устроил, а Руссо в ответ дерзко спросил, что делается для тех, кто был изувечен на службе у Фридриха. Это было в 1762 году, и Фридрих сильно разгневался.
Тьебо получил место профессора, и король в его обществе наслаждался словесными упражнениями. Иногда в них участвовал полковник Карл Гвишардт, бывший офицер волонтерских батальонов, сын чиновника из Магдебурга, который был очарован Фридрихом и служил для того предметом шуток. Гвишардт был хорошо начитанным человеком, историком и натуралистом, но, к несчастью, как-то ранее, продемонстрировав претензию на истинность своих суждений, стал мишенью для упражнений в остроумии. Он воздал хвалу выносливости римских легионеров за то, что они могли на марше нести по сравнению с прусскими солдатами больший груз. Фридрих сыронизировал: «Правда?»
Король приказал войти одному из солдат гвардии, снять с себя снаряжение и надеть его на Гвишардта: «Наш полководец, может, в будущем не будет делать столь легковесные заявления!»
Фридрих заставил его стоять в полном снаряжении целый час. Было известно, что Гвишардт вел заметки о придворной жизни, и когда в 1775 году он умер, Фридрих купил все бумаги покойного.
Фридрих назвал Гвишардта Квинтом Ицилием, по имени знаменитого центуриона 10-го легиона, сражавшегося при Фор-сале, и порой говорил, что устал от разговора с ним, не будут ли Квинт Ицилий и Тьебо любезны побеседовать вдвоем — их интеллект в скором времени вновь разогреет его. Они начинали разговор, но через какое-то время Фридрих в него вмешивался. И уж потом говорил не останавливаясь. Он вел беседу, затрагивая одну тему за другой.
«Почему Господь не дал человеку способности предвидеть час своей смерти?»
Квинт Ицилий пытался привнести в тему заряд излишнего цинизма, что полагал оригинальным. Фридрих резко и безапелляционно обрывал такие попытки. Однако, заставив собеседника почувствовать некоторое унижение, Фридрих становился тихим и покладистым. Он менял тему. Его настроение, как всегда, менялось очень быстро. И ему нравилось испытывать свои новые сочинения на Тьебо. Тот смеялся.
Фридрих: «Что, сир? Над чем это вы смеетесь?» И все продолжалось в том же духе. Частью интеллектуальные упражнения и литературный диспут, частью игра по ролям и полная нелепица. Скучно бывало очень редко. Католик Тьебо часто отказывался рукоплескать литературным шуткам Фридриха. Он был всегда готов — уважительно, но твердо — подвергнуть сомнению ценность письменных упражнений Фридриха. Но всегда впечатляло, с какой критичностью он относился к чтению и литературным занятиям.
Фридрих по-прежнему любил подшучивать. Он был большим озорником. «Что нового в Берлине?» — как-то за обедом в 1767 году бросил Фридрих.
