Фридрих Великий - [125]

Чаша весов в дипломатической баталии склонялась то в одну сторону, то в другую, но в основном не в пользу Фридриха. В январе конгресс одобрил планы создания германской армии «Reichsarmee» в 100 000 штыков для противодействия притязаниям короля Пруссии. Это было победой Вены, объявлением Пруссии войны, однако такой поворот событий нисколько не тронул Фридриха. «Я смеюсь над конгрессом и его решением, — сообщил он Вильгельмине в феврале. — Я не боюсь этих грандиозных прожектов моих врагов. Люди увидят уже весной, что Пруссия, ее мощь и прежде всего дисциплина достойно встретят австрийскую численность, французскую горячность, русскую ярость и массы венгров — всех, кто встанет против нас». Шверину в Силезию король, однако, написал, что грядущая кампания будет «très rude»[193]. Ничто не могло заставить его отчаяться. Необходимы «vivacitè, prudence, intrèpediè à toute èpreuve»[194]. Фридрих демонстрировал высокий дух. Его противники встретились со многими трудностями при сборе и снаряжении объединенных войск из небольших германских государств — Баварии, Вюртемберга, Гессен-Дармштадта, владений архиепископов, являвшихся выборщиками императора: Кёльн, Трир, Вюрцбург и Майнц, а также Палатинат. Некоторые небольшие территории — Брауншвейг, Гессен-Кассель, Шаумбург-Линне и, конечно, Ганновер — находились на стороне Фридриха; и было, несомненно, трудно воодушевить Reichsarmee. «Против кого?» — спрашивали люди. А ведь для многих, помимо самих пруссаков, король Пруссии теперь был германским героем.

Число и потенциальные возможности врагов, однако, приводили в уныние, хотя Фридрих сомневался, что угрозы материализуются скоро. Могли быть задержки с выступлением французов. 5 января 1757 года некий сумасшедший злодей, Робер Дамьен[195], совершил покушение на жизнь Людовика XV (ему была нанесена легкая рапа). Фридрих выразил своему противнику и соседнему суверену уважительное сочувствие, ведь происшествие повлияет на ход операции французов в Нидерландах и Рейнской земле. Между тем он знал, что Франция надеется на присоединение к антипрусской коалиции Швеции, угрожая Шведской Померании, но Фридрих рассчитывал, что для предотвращения этого Британия сможет направить в Балтийское море эскадру королевского флота. Эта идея часто муссировалась, но так и не осуществилась, несмотря на настойчивость Митчела. Он предполагал, что в Германии, когда французы выступят, чтобы непосредственно поддержать Марию Терезию, они соединятся в районе Нюрнберга с отведенными из Нидерландов австрийцами.

Все это были догадки. Планы и намерения России были угрожающими, но туманными. Фридрих получил из Санкт-Петербурга информацию, что там рассматривают его отход в Саксонию после сражения у Лобозица как свидетельство ослабления прусской армии и считают, что вскоре — по не ранее июня — наступит время посылать Марии Терезии давно обещанную помощь: вероятно, 80 000 русских солдат и более чем 30 000 регулярной конницы и казаков. Подписанная в Санкт-Петербурге конвенция обязывала Россию предоставить эти войска в качестве условия сделки с Австрией и сражаться до поражения Фридриха. В каждом договоре, который подписывали его противники, Силезия упоминалась как колючка в теле международного сообщества. Фридрих воспринимал это спокойно. «Я исполню свою роль, а вы должны сыграть вашу», — сказал он Митчелу, передавшему эту информацию на Рождество 1756 года, и написал живое письмо в ответ на веселое поздравление от дяди, Георга II. Он знал: императрица отдала приказ фельдмаршалу графу Апраксину приготовиться к действиям против Пруссии, чего тот крайне не желал. Русская армия еще не готова выступить в поход, в ней мало знающих офицеров, она не в полной мере укомплектована, не хватает кавалерии. Экспедиция в Литву против Мемеля или в Силезию была бы для нее опасной. Не только Апраксин, но и молодые члены императорской семьи — великий князь Петр и его супруга, Екатерина, — были дружески расположены к Пруссии.

Фридрих не сбрасывал со счетов Россию. В конце января 1757 года ему стало известно, что Елизавета приказала Апраксину быть готовым выступить, в каком бы состоянии ни находились армия и дороги, и в любую погоду! Информацию сообщила правящая голландская принцесса, и он был благодарен ей. Эго сильно контрастировало с его общим положением — король был окружен «femmes furieuses»[196] — Елизавета, Мария Терезия, Помпадур. Фридрих ожидал марша русских войск на Литву, а оттуда на Варшаву; для России настало время отработать французские и австрийские субсидии, о которых он прекрасно знал. Число его противников и в самом деле было велико, а их намерения опасны; похоже, его наступательные операции не убедили их. Он разослал инструкции о том, что нужно делать в случае его смерти — все должно идти по плану — или пленения, — тогда не следует обращать внимания на приказы, которые могут исходить от него, и абсолютно никакого значения не надо придавать его личной безопасности.

Февраль 1757 года все же принес Фридриху хорошие известия. 18 февраля Уильям Питт, будущий граф Чэтэм, выступил в британской палате общин — это была сильная речь, призывающая Британию к поддержке короля Пруссии, который подвергается угрозам извне; 20 февраля Фридриху сообщили о твердом и окончательном решении Британии быть вместе с ним в войне против Австрии и Франции. Он понимал, что холодность в отношении сотрудничества со стороны некоторых ганноверских министров проистекала и из того факта, что они владели землями в Саксонии и соответственно были особенно чувствительны к проводимой там Фридрихом политике. Теперь появилась надежда на торжество более благоприятных настроений, хотя он понимал, что французы будут стараться увеличить противоречие между интересами короля Англии и его интересами как курфюрста Ганновера. Сам Фридрих с недоверием относился к ганноверцам, и следует сказать, что они отвечали ему тем же. Однако представителем в Ганновере у него был надежный человек.