Фридрих Барбаросса - [88]

Это решение было очень кстати ввиду крайне тяжелой ситуации. После неудачного завершения экспедиции Конрада III и Людовика VII в 1148 году латинские государства на Востоке (Иерусалимское королевство, Антиохийское княжество, графство Триполи) постоянно находились в опасности несмотря на усилия неутомимого короля Амори (умершего в 1174 году). Трудности были внутреннего порядка, так как соперничество кланов, семейств, гражданских руководителей и магистров духовно-рыцарских орденов могло в любой момент привести к параличу руководства. Но внешняя опасность была еще серьезней. Зная, что на Византию рассчитывать не приходится, франки (так их называли) должны были противостоять исламу, который в соседних с Сирией регионах вновь набрал силу при турецком владычестве. На востоке атабек Нур-ад-дин был властелином Мосула, Алеппо, Хамы, Хомса и Дамаска; он владел всеми западными областями Багдадского халифата. На юге, в Египте, визирь Салах-ад-дин Юсуф, известный в истории под именем Саладина, в 1171 году отказался допустить к власти преемника только что умершего фатимидского халифа Каира и перевел страну в подчинение халифату Аббасидов, то есть фактически Турции. В этот именно момент в ответ на призыв Амори Генрих Лев возглавил крестовый поход, который был встречен на Востоке с большим энтузиазмом, но не смог удержать наступление неприятеля. К тому же, после смерти Нур- ад-дина в 1174 году Саладин решил перевести все эти территории под начало одного лица. Таким образом, он взял латинские государства в клещи в тот самый час, когда умирал Амори, оставляя наследником тринадцатилетнего ребенка Бодуэна IV, к тому же больного проказой, вокруг которого начинали завязываться тысячи интриг.

В течение нескольких лет Саладин старался прибрать к рукам владения Нур-ад-дина, некоторые из которых у него оспаривались. В конце концов ему удалось занять все бывшее графство Эдессу (на северо-востоке Сирии) и западные области Антиохийского княжества до Оронта, завладеть мощными замками Арк, откуда он угрожал Триполи, и Банияс, откуда можно было выйти к Иордану или к Тиру. Какое-то время он довольствовался отдельными стычками и рейдами против франков, в 1179 году в районе Тира, в 1182 году в районе Назарета и Тивериады, в 1183–1184 годах на севере от Самарии и на юго-востоке от Галилеи. Это была прелюдия к решающему сражению, которое Саладин надеялся выиграть и случай для которого ему представили распри, вспыхнувшие при Иерусалимском дворе в связи с частой сменой королей на троне, так и оставшемся без прямого наследника после смерти Бодуэна V (1186 год), племянника прокаженного короля, который сам умер годом раньше, и безрассудства великого магистра ордена Храмовников (тамплиеров). Весной 1187 года он бросил все свои силы на Палестину.

Решающее сражение состоялось 4 июля на равнине Хаттин, на северо-запад от города Тивериады. Для латинян это был полный разгром, король Иерусалима был взят в плен, как и самые именитые бароны королевства. 10 июля капитулировала Акра. Вскоре пали Назарет, Цезарея, Наблус, Сидон, Бейрут. В сентябре прибывшие с юга турецкие войска взяли Аскалон, Рамлу, Газу, Хеврон. 17 сентября Саладин прибыл под стены Иерусалима, а 2 октября взял его. В последующие недели наступление было направлено против графства Триполи и княжества Антиохийского, так что весной 1188 года, в тот момент, когда Фридрих принимал крест, держались только Тир, Триполи и Антиохия. Повсюду, кроме этих городов, властелином был Саладин.

Таким образом, можно понять, насколько была необходима новая экспедиция с Запада. По правде говоря, известие о падении Иерусалима всех ошеломило. Стало ясно, что необходимы срочные и чрезвычайные меры. Пока папа и легаты мирили Филиппа Августа и Генриха II Плантагенета, чтобы убедить их организовать общий крестовый поход, причем окончание этих хлопот затянулось из-за кончины английского монарха 4 июля 1189 года, Фридрих принял решение и пригласил немецких принцев к участию в этом предприятии.

Действуя таким образом, он следовал прежде всего — как в 1147 году, когда сопровождал своего дядю Конрада, — собственному религиозному убеждению, толкавшему его на это богоугодное и героическое деяние на благо христианства, на освобождение тех мест, где жил Христос и куда нужно было дать верующим возможность свободно отправляться в паломничество. Тем самым он выполнял свои обязательства христианнейшего принца, и ему власть дана была Богом как первому лицу в государстве, чтобы служить делу христианства, а в данном конкретном случае — чтобы взять на себя командование. Но в то же время он чувствовал, догадывался, что собирается осуществить исключительно важное задание, участвовать в деле, выходящем за рамки политических и человеческих масштабов, которое благодаря своему идеалу и мистике чудесным образом прославит императорский авторитет, придав империи и императору их истинное величие, стоящее над политикой и над людьми.

Император-освободитель Иерусалима, весь Запад, собравшийся вокруг него в священном поклонении за его свершения, изумленный христианский мир, а на землях империи — все жители, принужденные к почитанию его, — вот мечта, которой мог предаваться Штауфен, когда, почти закончив осуществление своих планов в Германии и Италии, решил принять крест. Один из авторов хроники того времени, Арнольд из Любека, очень хорошо подметил: