Фридрих Барбаросса - [99]

Затем, в шестидесятые годы, на первый план в политических мероприятиях Штауфена выдвинулся тип города, который обнаружил себя уже со времен Лотаря III и при Конраде III доминировал в спорадических проявлениях политической активности этого государя в отношении городов: «города-пфальцы», или «города имперских земель»^[618]. Речь при этом идет о городских сообществах, которые обрели свою точку кристаллизации в центрах господства самой имперской власти, нередко будучи связанными с одним из пфальцев. Их примеры мы находим, среди прочих, в Дуйсбурге, Ахене, Кайзерсверте или Дортмунде. При Барбароссе к этим уже с давних пор привилегированным местам добавились новые, которые самим своим месторасположением демонстрируют то, как Штауфен умел использовать возможности закладки городов и поощрение их развития для целей государственного строительства. Можно назвать, например, императорские грамоты для Хагенау (1164 год), то есть для опорного пункта в штауфеновском Эльзасе, пользовавшегося покровительством уже его отца, или для Гельнхаузена (1170 год) и Вецлара (1180 год), где он в борьбе с территориально-политической властью архиепископства Майнцского утверждал и расширял имперские владения вокруг традиционного места постройки пфальца — Франкфурта. Сюда же относятся мероприятия в Плайсенланде^[619], то есть в южном предполье вельфского герцогства Саксонии, где император оказал свое содействие Альтенбургу и Пегау и тем самым продолжил развивать активность, которую проявлял в этом районе уже Конрад III. Правда, обстоятельный анализ выделяемых в каждом случае прав показывает, что для бюргерских прав, обеспечивавших участие в принятии совместных решений, он устанавливал более узкие границы. В результате выделяемые права вряд ли могут обозначаться как «передовые» или даже «революционные»^[620]. Но все-таки и здесь тоже вновь находит свое отчетливое выражение то, как Барбаросса понимал контролирующее содействие городской жизни, прежде всего хозяйственным силам города, рассматривая его в качестве неотъемлемой составной части возможностей оформить свое господство.

Свое влияние на эти города имперских земель Штауфен не в последнюю очередь обеспечивал тем, что подчеркивал выведение юрисдикции из имперского уровня. Здесь он располагал возможностью вмешиваться в сферу низшей юрисдикции. Та же сфера в епископских городах, как правило, не была ему непосредственно доступна вследствие господствующего положения, занимаемого епископом. Там чаще всего речь шла о вверении банна крови тому фогту, которому придавалось решающее значение. Естественно, обстоятельства для Империи складывались благоприятно в том случае, если она сама могла распоряжаться подобными правами фогтства. В рейнских епископских городах права фогтства уже с начала XII столетия находились в руках Штауфенов. Пфальцграф Рейнский — им с 1156 года был Штауфен, сводный брат императора, — обладал правами фогта в отношении архиепископства Трирского, с 1173–1174 годов — также епископства Вормсского. Гибель многих представителей немецкой знати во время катастрофической для императорского войска вспышки малярии летом 1167 года близ Рима открыла новые возможности для расширения штауфеновских владельческих прав. Вскоре после возвращения императора из Италии он сумел приобрести для своего дома фогтские права в епископствах Кур и Аугсбург^[621]. Они попали в руки его сына, герцога Фридриха Швабского.

Для позднего периода правления Фридриха Барбароссы, прежде всего для 1180-х годов, можно констатировать явное усиление активности городской политики в германской части Империи, которое заметно не в последнюю очередь по ощутимому возрастанию числа выданных городским адресатам дипломов. В связи с этим говорят о повороте в буквальном смысле слова, о некой цезуре, и стремятся найти ответ на вопрос, в чем же можно видеть основания для этого «прорыва». Звучащее при этом указание на завершение схизмы, в том смысле, что была окончательно устранена многолетняя напряженность отношений внутри имперской структуры, несомненно, важно, хотя церковный раскол вряд ли оказывал непосредственное воздействие на формирование связей с германской городской средой. Города относились к нему лишь постольку, поскольку городские сеньоры-епископы, привлеченные для исполнения имперских служб, были вынуждены неоднократно и чересчур надолго отлучаться из своих резиденций или получать займы у тех же городских кругов. Эта ситуация в немалой степени способствовала усилению позиций городских сил в локальных властных связях. Даже сам император учел это обстоятельство в парадигматической манере, свойственной его образу политических действий, когда для подготовки своего пятого итальянского похода (1174–1178 годы) обратился за финансовой поддержкой к епископскому городу Камбре и при этом не прибегнул к епископскому пожертвованию, как обычно всегда делал прежде, а принял помощь непосредственно от городских кругов. Несмотря на многочисленные косвенные воздействия схизмы на положение городских сил Германии, оно, конечно, — в противоположность Италии, не было обусловлено здесь церковно-политически, не приводило к принципиальному групповому объединению городов против Империи или даже к конфликту между городом и епископом.