Фрейлина - [117]

— А я буду любить тебя всегда, — еле слышно прошептала она. — Всегда.

Судьба была добра к ним.

Даже великий проповедник Нокс разгневался, когда узнал, что в деле, касающемся человеческой души, подозреваемую допросили и осудили, исходя из политических интересов.

Священники Мартин и Донехью были арестованы и отданы под суд. Поэты того времени написали прекрасные стихи о том, как лорд Рован спас от гибели леди, свою жену. Положение супругов в Шотландии стало прочным, и их дому ничто не угрожало.

Беременность королевы Марии закончилась выкидышем, и яростный материнский инстинкт, который побудил ее отстаивать Босуэла, угас. Но народ — ее народ, когда-то так любивший свою красавицу королеву, — не мог простить ей, что считал ее соучастницей убийства, совершенного для того, чтобы она смогла стать женой своего любовника.

Из крепости Дугласов, где Марию держали в плену, она бежала с помощью нескольких членов этого семейства и укрылась в Англии.

Рован и Гвинет много раз приезжали к ней за те годы, когда Марию держала в заточении ее английская кузина. Они были благодарны Елизавете за то, что она хотя и отказывалась встретиться со своей шотландской родственницей, много лет не желала слушать и настойчивые требования своих лордов, которые заявляли, что Мария является угрозой для английского государства и потому ее нужно казнить. Англии все еще угрожало восстание католиков, и Елизавета была достаточно мудрой, чтобы не дать к нему повод.

Шли годы, и к Дэниелу присоединялись новые дети Рована и Гвинет — Йен, Марк, Айвен, Хевен, Мария и Елизавета. Дети Гвинет были рядом со своей матерью, когда Рован, такой же благородный рыцарь, как в день их первой встречи, сообщил ей о смерти Марии Шотландской. Он постарался передать любимой жене эту новость как можно мягче и рассказал ей, что Мария, идя на эшафот, была окружена теми, кого любила, и никто из присутствовавших при казни, даже враги Марии, даже слуги Елизаветы, не мог отрицать, что Мария встретила смерть с величайшим самообладанием и достоинством. Она сказала тем, кто окружал ее, что любит их и знает: она будет на небе со своим Богом, уставшая и готовая отдохнуть от жизни.

Угроз стало слишком много, давление сделалось слишком сильным, и королева Елизавета была вынуждена уступить.

Упорная и своевольная, страстная, твердо желавшая править как можно лучше, но ставшая жертвой заговоров, которые плели вокруг нее другие, всегда видевшая в людях только лучшее, прекрасная, жизнелюбивая, беспокойная Мария, королева Шотландии, окончила свои дни красиво и благородно.

Как ни старался Рован смягчить удар, Гвинет очень страдала и много дней подряд плакала не переставая. Ей могло помочь только время, и Рован дал ей это время. Он был занят: на горизонте возникла угроза войны с Англией. Народ Марии отвернулся от нее, когда ей была нужна поддержка, но теперь шотландцы не хотели покорно переносить ее смерть. Однако ее сын Джеймс, которому всю жизнь внушали, что он может стать королем двух объединенных государств — Англии и Шотландии, мечтал сидеть на двух престолах сразу. Он мог бы повести свой народ на войну, но не повел.

Через несколько недель после смерти королевы Гвинет, когда семья закончила ужинать, неожиданно встала, обошла вокруг стола, остановилась за стулом своего мужа, обняла его рукой, крепко поцеловала в щеку и шепнула:

— Сегодня ночью ты мне так нужен!

Рован встал со стула немного быстрей, чем обычно.

— Силы небесные! — с легкой насмешкой произнес Дэниел и покачал головой.

— Что это значит? — спросила Марси, как уменьшительно называли их Марию.

Дэниел, уже взрослый молодой человек, засмеялся, посмотрел на родителей и извинился:

— Простите, мне очень жаль. Но вы женаты так много, так много…

— Ну, договаривай, Дэниел, — подбодрил его Рован.

— В общем, это почти неловко слышать, — вступил в разговор Йен.

— Это значит, что мы выбираем имя для нового младенца, — сказал Дэниел с тихим горловым смехом.

— Дэниел, мы сейчас как раз займемся этим вопросом, — твердо сказал Рован и подмигнул Гвинет.

А потом, не в силах сдержать себя, подхватил свою протестующую жену на руки и, не обращая внимания на их многочисленных красивых детей, понес ее, смеясь, на руках по лестнице — на самый верхний этаж.