Фрейд и Льюис. Дебаты о Боге - [81]

. Он пытается заставить себя примириться с утратой. «Я смотрю на ночное небо. Разве не ясно: дай мне кто обыскать все эти непредставимые времена и пространства, я никогда бы не нашел ее лица, ее голоса, ее прикосновения. Она умерла. Она мертва. Неужели это трудно усвоить?» Читатель чувствует его боль, когда он пишет: «Рак, рак, рак… Мать, отец, жена… И чей теперь черед?»[546].

Джой Дэвидмен пробила брешь в стене, которой Льюис окружил себя, чтобы избежать боли утраты, – повторения ужасной боли, пережитой в детстве. И вот случилось то, чего он больше всего опасался, и он восклицает: «О Боже, Бог мой, неужели Ты потратил столько сил, чтобы вытащить человека из его скорлупы, лишь бы тот снова в нее забился, словно она его вобрала?» Но проходя сквозь скорбь, Льюис начал понимать, что «утрата – всеобщая и неотъемлемая часть опыта любви. Она следует за браком точно так же, как брак за ухаживанием или осень за летом»[547].

Чтобы лучше понять, что Льюис думал о собственной смерти и какие чувства она вызывала, надо изучить его письма и книги, которые он читал, ожидая кончины. Его никогда не покидало чувство юмора. В письме к женщине, которая тревожилась, услышав о его серьезной болезни, Льюис говорит: «Стоит ли волноваться по поводу слухов о моей смерти? Умереть – в этом нет ничего позорного; я знаю весьма уважаемых людей, которые так поступают»[548].

В другом письме два года спустя он говорит: «До чего мы дошли! Стоит сказать: «Я буду счастлив, когда Бог призовет меня к себе», – и человек тут же боится, что его примут за безумца! Так, в конце концов, апостол Павел говорил… Мы тоже вправе с нетерпением ждать, когда прибудем в пункт назначения». Далее он говорит, что возможны только три варианта в отношении смерти: «Желать ее, бояться ее, не думать о ней. Ясное дело, последний вариант, который в нашем мире называют “здоровым”, – и самый трудный, и самый ненадежный»[549].

Несколько лет спустя Льюис пытается утешить ту же корреспондентку, на сей раз узнавшую о своей серьезной болезни. «Что нам с вами делать, кроме как совершать исход? Когда несколько месяцев назад мне сказали, что я в опасности, я, кажется, даже не расстроился. Разумеется, я имею в виду ситуацию, когда я умираю, а не когда меня убивают. Начни кто сейчас обстреливать мой дом, я бы запел по-другому. Внешняя, видимая и (что еще хуже) слышимая угроза запускает инстинкт самосохранения на полную катушку. Но полагаю, естественная смерть лишена таких ужасов»[550].

И вот что он пишет ей же несколько месяцев спустя: «Разве вы не видите, что смерть – друг и избавитель? Она сорвет то тело, которое вас мучает; это как снять власяницу или выйти на свет из тюрьмы. Чего тут бояться?.. Неужели этот мир был так добр для вас, что вам не жалко будет его покинуть?» Затем, в утешение ей, Льюис говорит о своих мыслях и чувствах: «То, что ждет нас впереди, лучше того, что мы покидаем. Разве не говорит вам Господь: “Мир, дитя мое, мир. Успокойся. Отпусти себя. Тебя поддерживают руки, которые вечны… Ты так мало Мне веришь?” Разумеется, это, быть может, еще не конец. Тогда пусть это станет хорошей репетицией». Письмо завершала подпись: «Ваш (и подобно вам, усталый путник у самой цели пути) Джек»[551].

Льюис страдал увеличением простаты, что в июне 1961 года привело к закупорке мочевых путей, инфицированию почек и к развитию токсемии с поражением сердца. За несколько последующих месяцев состояние его улучшилось: он продолжал преподавать, писать и навещать друзей. 15 июля 1963 года у него случился сердечный приступ, и Льюис впал в кому. Он восстановился, но ненадолго, и прожил несколько месяцев тихо и счастливо. По свидетельствам, в последние дни он оставался веселым, спокойным и мирным и даже предчувствовал смерть. Артуру Гривсу он писал: «Меня ни в коей мере нельзя назвать несчастным, но меня преследует одна мысль: жаль, что я вернулся к жизни в июле. Я вот о чем: меня так гладко и безболезненно подвели к Вратам – и как же трудно, когда они захлопнулись прямо перед тобой и ты знаешь, что настанет день и придется пройти весь этот путь снова!.. Бедный Лазарь!»

Хотя Льюис в последние годы жизни не утратил чувства юмора, он сильно страдал от мысли о разлуке с любимыми, которую несет смерть. В том же письме Льюис отмечает, что, хотя он «спокоен и весел», его тревожит лишь одно: «Похоже, мы с тобой уже никогда не увидимся на земле. Это нередко порождает во мне приступы печали»[552].

Еще одной приятельнице он пишет: «Я неожиданно вернулся к жизни из продолжительной комы. Вероятно, это случилось по молитве друзей, которая почти не прекращалась. Однако это могло бы стать роскошным легким переходом, и когда прямо перед тобой захлопывают дверь, это вызывает почти что разочарование… Когда умрете, навестите меня. Это все довольно забавно – священная забава – не правда ли?»[553].

Один из его биографов и близких друзей заметил, что в последние дни спутниками Льюиса стали любимые книги: «“Одиссея”, “Илиада”, отрывки из Платона на греческом; латинская “Энеида”; “Божественная комедия” Данте; “Прелюдия” Вордсворта и произведения Джорджа Херберта, Пэтмора, Скотта, Остин, Филдинга, Диккенса и Троллопа»