Фрекен Кайя - [9]

Фрекен Кайя долго лежала неподвижно в темноте, потом она приподнялась в постели и, опершись головой о руку, стала прислушиваться: внизу разъезжались последние гости.

Обитательницы ванной комнаты на третьем этаже тоже не спали. Ие в белой ночной рубашке забралась на подоконник. Эти вечные свадьбы очень возбуждали сестриц Сундбю. Фрекен Лисси долго глядела вниз на пр'азднично освещенный з"ал... Потом тихо легла рядом с уже задремавшей Эмми.

Картежники тоже разошлись. Каттруп, сидя на краю кровати,, подсчитывал выигрыш. Что ж, хватит на кофе и на три партии в биллиард.

Грентофт еще сидел в комнате у капитана, которого встретил на лестнице.

Капитан Иенсен был добрым приятелем его брата и пригласил его к себе выпить стаканчик грога. Они болтали о том, о сем, потом разговор зашел о пансионе.

— Да,—сказал Грентофт, пристально глядя на лампу.— Поверите ли, фрекен Кайя была когда-то в самом деле очень хорошенькая... И у нее был такой прелестный голос,—добавил он, не отрывая глаз от лампы.

Капитан с удивлением посмотрел на южноамериканца, решив, что тот шутит.

V

В пансионе утро уже началось. Евгения, вооружившись щетками и тряпками, прошла через столовую. Она громыхала стульями, не обращая внимания на Арне, спящего на диване. Евгения была не из тех, кто считается с другими, особенно по утрам.

Она не закрывала за собой ни одной двери и со стуком распахнула окна в гостиной. Арне Оули встал и как неприкаянный бродил по комнате, пока Евгения выгребала золу из остывшей печи, рассыпая ее по всему полу.

Фрекен Кайя стояла на кухне, пытаясь сладить с керосинкой, которая упорно коптила.

Никто не проронил ни слова.

Евгения сбросила простыни с дивана на пол и вдруг, стоя, задремала. Впрочем, ее тут же разбудил крик: «Евгения!» Фрекен Кайя внесла керосинку в столовую.

Появилась фру Гессинг — теперь уже хлопали двери и в коридоре,— она отправлялась на'свою ежедневную утреннюю прогулку. На ней был серый халат и огромный чепец а ля Шарлотта Кордэ, чтобы скрыть папильотки.

Надевая пальто, она с преувеличенной любезностью спросила Арне Оули, хорошо ли он спал.

— Здесь неудобно, валик слишком жесткий,— продолжала она тем же тоном,— но вы всегда так добры.

Вероятно, она ждала, что в разговор вступит фрекен Кайя, но та молча ходила взад-вперед.

Вдруг в гостиную вошел писатель, господин Феддер-сен, в полном параде, даже при трости с серебряным набалдашником, и попросил пришить ему пуговку к перчатке.

— Бог ты мой, господин Феддерсен, в такую рань вы уже на ногах! — воскликнула фру Гессинг, затрепыхавшись, словно старая курица, услышавшая кукареканье петуха.

Господин Феддерсен пробурчал в ответ что-то не очень вразумительное, вроде: надо, мол, заботиться о своем здоровье.

Впрочем, за господином Феддерсеном эта странность водилась: периодически на него нападала охота гулять ни свет ни заря, когда весь пансион еще спал, но эта страсть к ранним прогулкам никогда не длилась больше недели-другой.

Наконец злосчастная пуговица была пришита, и писатель торопливо удалился, а фру Гессинг, притаившись за занавеской, проследила, куда он направился. Ну конечно же, в парк Эрстед — она в этом нисколько не сомневалась!

Тем временем ожил и третий этаж. Из приоткрытых дверей высовывались головы — постояльцы просили принести воды. В пансионе вообще всегда не хватало воды, словно ее покупали за деньги. Дверь в комнату Каттрупа была настежь открыта, но он, нимало не смущаясь ни этим обстоятельством, ни шумом вокруг, с довольным видом нежился в постели.

Спорку понадобилось мыло, и он протянул в щель приоткрытой двери своей комнаты длинную голую руку.

Фру фон Кассэ и сестрицы Сундбю вышли пить чай: у всех троих шеи были обмотаны платками.

Фрекен Кайя разливала чай и подавала завтрак. Как тень, скользила она в полутьме у буфета под аккомпанемент ежедневно повторяющейся жалобы фру фон Кассэ на то, что ей по ночам дует из окна и что она чувствует холод даже под периной.

— Да,—только и сказала Кайя из своей полутьмы.

Отворилась дверь спальни, и вышла фру Кант, радостная, как птица, вылетевшая из гнезда. По своему обыкновению, она тут же начала что-то рассказывать и непринужденно болтать,— ей ведь всегда снятся самые невероятные сны.

— А мне снились яйца,— сказала Лисси.

Эмми видела во сне, что она рвет розы на могиле родителей.

— Кайя, ты вечно все забываешь! Налей фру Кассэ вторую чашку чаю! — с упреком сказала фру Кант.

— Да, мама, сейчас,— сказала Кайя и принесла чай.

Сестрицы все еще обсуждали свои сны. С третьего

этажа кто-то громко позвал хозяйку, и Кайя поднялась наверх. Кухня была заставлена ведрами с грязной мыльной водой и старыми башмаками и туфлями, которые Евгения собиралась чистить. В углу стояла видавшая виды, истертая метла. Дверь в чулан, где жил Спорк, тоже была распахнута.

Спарре снова закричал, на этот раз требуя, чтобы подали сапоги. И фрекен Кайя схватила их и понесла наверх.

Каттруп вышел на кухню в фуфайке и кальсонах, чтобы почистить там свой черный костюм. Присутствие Кайи не остановило его. Все жильцы третьего этажа вообще относились к ней как к существу среднего рода.

Фрекен Кайя обходила комнаты, открывала окна, стелила постели. Потом она услышала, как заскрипела дверь у Грентофта, и он вышел в коридор. Она стояла в комнате Каттрупа и хотела было захлопнуть дверь, но не успела: он увидел ее и вошел.