Фредерик и Бернеретта - [13]

«Ну что тут плохого, если я проведу часок у Бернеретты и попрошу немного ласки в память прошлого? Что может мне грозить? Ведь завтра мы снова будем оба свободны. Нас разлучила суровая необходимость, но почему же мне бояться провести с Бернереттой хоть несколько мгновений?»

Была полночь. Он тихонько позвонил, дверь открылась. Но когда он уже поднимался по лестнице, привратница окликнула его и сказала, что никого нет дома. Это было впервые, что Фредерик не застал Бернеретты. Он подумал, что она в театре, и сказал, что подождет. Но привратница воспротивилась этому. После долгих колебаний она, наконец, сообщила, что Бернеретта ушла из дому рано и вернется только завтра.

VIII

Зачем притворяться равнодушным, если любишь, — ведь все равно придется жестоко страдать в тот день, когда уже не станет сил скрывать от себя истину. Фредерик столько раз клялся себе, что не будет ревновать Бернеретту, и столько раз повторял это же своим друзьям, что в конце концов сам поверил тому, что говорил. Он вернуЯся домой пешком, насвистывая кадриль.

«У нее есть любовник, — сказал он себе, — тем лучше для нее, это как раз то, чего я желал. Отныне я могу быть спокоен…»

Но как только он оказался дома, им овладела смертельная слабость. Он сел и сжал голову руками, как бы собирая свои мысли. После бесполезной борьбы естественные чувства взяли верх. Когда он поднялся, по лицу его лились слезы. Он признался самому себе, что страдает, и нашел в этом некоторое облегчение.

На смену жестокому потрясению пришло крайнее уныние. Одиночество стало ему нестерпимо, и Фредерик провел несколько дней, навещая знакомых или бесцельно бродя по улицам. То он пытался вернуть себе былую напускную беспечность, то впадал в слепую ярость и мечтал о мести. Им постепенно овладевало отвращение к жизни. Он вспомнил о печальном случае, сопровождавшем начало его любви, и этот роковой пример стоял у него перед глазами.

— Я начинаю понимать его, — говорил Фредерик Жерару. — Меня больше не удивляет, что в подобных случаях можно желать себе смерти. Убивают себя не из‑за женщины, а потому, что бесполезно и немыслимо жить, страдая так ужасно, какова бы ни была причина этого страдания.

Жерар слишком хорошо знал своего друга, чтобы сомнем ваться в искренности его отчаяния, и слишком любил Фредерика, чтобы предоставить его самому себе. Благодаря могущественным связям, которыми он никогда не пользовался для ^себя, Жерар нашел способ устроить Фредерику назначение в одно из посольств. Однажды утром он явился к своему другу с приказом министра иностранных дел отправиться к месту службы.

— Путешествие, — сказал Жерар, — единственное верное лекарство от всякой печали. Чтобы заставить тебя покинуть Париж, я сделался просителем и, благодарение богу, преуспел в этом. Если у тебя хватит мужества, отправляйся немедленно в Берн, куда тебя посылает министр.

Фредерик не колебался, он поблагодарил друга и тотчас же занялся приведением в порядок своих дел. Он написал отцу и сообщил ему о своих новых намерениях, испрашивая его согласия. Ответ пришел благоприятный. Через две недели долги были уплачены, ничто не мешало больше отъезду Фредерика, и он отправился за паспортом.

Мадемуазель Дарси задавала ему тысячу вопросов, но он больше не хотел на них отвечать. Пока он сам не понимал, что творится в его сердце, он, по мягкости характера, уступал любопытству юной наперсницы. Но теперь, испытывая подлинное страдание, он ни за что не согласился бы говорить о нем шутя. Он узнал, какую опасность таит в себе его страсть, и вместе с тем понял, насколько участие, которое в нем приняла мадемуазель Дарси, было пустым и вздорным. Тогда он поступил так, как поступают в подобных случаях все. Стремясь ускорить свое выздоровление, он стал утверждать, что уже выздоровел; что любовная интрижка, правда, вскружила ему голову, но в его возрасте пора думать о более серьезных вещах. Мадемуазель Дарси, как легко себе представить, не одобряла подобных чувств. Для нее не существовало в мире ничего более важного, чем любовь, и все остальное казалось ей не стоящим внимания; так, по крайней мере, она говорила. Фредерик не мешал ее рассуждениям и с готовностью соглашался, что никогда не будет способен любить. Его сердце слишком явно говорило ему обратное. Он выдавал себя за ветреника и очень хотел, чтобы это было правдой.

Чем менее чувствовал он в себе мужества, тем больше торопился с отъездом и в то же время никак не мог отогнать неотвязную мысль; кто же теперь любовник Бернеретты? Что она теперь делает? Не следует ли ему попытаться увидеть ее еще раз? Жерар считал, что не следует. У него было правило — ничего не делать наполовину, и он советовал Фредерику предать все забвению, если уж тот решил расстаться с возлюбленной. «Что ты хочешь узнать? — говорил Жерар. — Бернеретта или вовсе тебе ничего не скажет, или откроет лишь долю истины. 1 ебе известно, что у нее новый возлюбленный, зачем же заставлять ее признаваться? Женщина никогда не говорит об этом откровенно со своим прежним любовником, даже если примирение с ним невозможно. Да и на что ты надеешься? Она тебя больше не любит».