Фредерик и Бернеретта - [12]

— Я все знаю, — сказала она, — поцелуй меня и уходи.

Жерар уехал в деревню и увез с собой Фредерика. Весенние ясные дни, верховая езда — все это подействовало благотворно на Фредерика, и мало — помалу к нему вернулась его веселость. Отношения Жерара с его возлюбленной тоже разладились. По его собственному выражению, он «отослал» свою любовницу, ему хотелось пожить на свободе. Молодые люди вместе разъезжали по лесам и вместе ухаживали за хорошенькой фермершей из соседнего местечка. Но вскоре из Парижа приехали гости. Прогулки уступили место карточной игре, обеды стали шумными и продолжительными. Эта жизнь, некогда ослеплявшая Фредерика, была ему теперь невыносима, и он вернулся к своему одиночеству.

Фредерик получил письмо из Безансона. Отец извещал его, что мадемуазель Дарси собирается вместе со своими родителями в Париж. Действительно, они прибыли на той же неделе. Фредерик, хотя и неохотно, все же явился к ней. Он нашел ее такой же, какой оставил, — она по — прежнему верна была своей тайной любви и готова использовать эту верность, как одно из ухищрений кокетства. Все же она созналась, что сожалеет о некоторых слишком резких словах, сказанных ею во время их последнего объяснения, и просила Фредерика простить ей, если она усомнилась в его скромности. Тут она добавила, что замуж выходить не хочет, но снова предлагает ему дружбу, теперь уже навеки. Подобные предложения всегда найдут отклик у того, кто несчастлив, у кого невесело на душе. Фредерик поблагодарил мадемуазель Дарси и стал изредка бывать у нее, находя даже некоторую прелесть в вечерах, проведенных в ее обществе.

Потребность острых ощущений заставляет иногда людей пресыщенных стремиться к необычайному. Но чтобы такая молодая особа, как мадемуазель Дарси, могла обладать столь прихотливым и странным нравом, казалось совершенно невероятным. И, тем не менее, это было именно так. Она без особого труда добилась доверия Фредерика и заставила его рассказать о своей любви.

Вероятно, она могла бы его утешить или невинным женским кокетством хотя бы немного рассеять его печаль. Но ей заблагорассудилось поступить иначе. Вместо того чтобы порицать его беспорядочную жизнь, она объявила, что любовь оправдывает все, что его безрассудства делают ему честь; вместо того чтобы поддержать его решение, она твердила, что не постигает, как он мог принять его. «Будь я мужчиной и располагай такой свободой, как вы, ничто в мире не могло бы разлучить меня с любимой женщиной. Я с радостью пошла бы навстречу всем лишениям и даже, если нужно, нищете, но не отказалась бы от возлюбленной».

Подобные речи звучали довольно странно в устах молодой особы, не знавшей в жизни ничего, кроме своего дома и тесного круга родных. Но именно поэтому они производили особенно сильное впечатление. У мадемуазель Дарси были две причины играть эту роль, которая, кстати сказать, ей нравилась. С одной стороны, ей хотелось прослыть романтичной девицей и доказать, что у нее великодушное сердце; с другой — ее поведение служило доказательством, что она отнюдь не винит Фредерика, забывшего ее, но даже одобряет его страсть к Берне- ретте. Бедный юноша вторично попался на эту женскую хитрость и позволил семнадцатилетней девочке убедить себя. «Вы правы, — отвечал он, — в конце концов жизнь так коротка, а счастье так редко на земле, что глупо раздумывать и добровольно создавать себе огорчения, когда столько есть горестен неизбежных». Тогда мадемуазель Дарси меняла тему: «А любит ли вас ваша Бернеретта? — спрашивала она с презрительным видом. — Вы, кажется, говорили, что она гризетка? Можно ли принимать в расчет подобных женщин? Достойна ли она каких бы то ни было жертв? Оценит ли она их?» — «Не знаю, — ответил Фредерик. — Я и сам не питаю к ней особенно глубоких чувств, — прибавлял он беспечным тоном. — Возле нее я всегда думаю лишь, как бы приятно провести время. Сейчас я просто скучаю. В этом все зло». — «Как вам не стыдно! — восклицала мадемуазель Дарси. — Какая же это страсть!»

Заговорив на эту тему, молодая особа так воодушевлялась, точно речь шла о ней самой; тут ее живое воображение находило себе богатую пищу.

— Разве это любовь, — говорила она, — если вы ищете только приятного времяпрепровождения? Если вы не любили эту женщину, зачем вы у нее бывали? А если вы любите ее, зачем же вам расставаться? Она, наверное, страдает, плачет. Могут ли жалкие денежные расчеты найти себе место в благородной душе? Я не думала, что у вас холодное сердце и что вы такой же раб своих личных интересов, как и мои родителй\ Ведь они из‑за этого разбили мою жизнь. Разве это достойно молодого мужчины, не должны ли вы краснеть за свое поведе- ние? Да нет, вы даже не знаете, страдаете ли вы и о чем сожалеете! Вас может утешить первая встречная. Все это у вас от праздности ума. Ах, разве так любят! Я вам предсказывала в Безансоне, что когда‑нибудь вы узнаете, что такое любовь, но сегодня я говорю вам, что вы никогда этого не узнаете, если будете так малодушны.

Как‑то вечером, после одной из таких бесед, Фредерик возвращался домой и был застигнут дождем. Он зашел в кафе выпить стакан пунша. Если наше сердце остается долго во власти уныния, достаточно небольшого возбуждения, чтобы оно забилось быстрее, и тогда кажется, что душа подобна наполненной чаше, готовой перелиться через край. Выйдя из кафе, Фредерик ускорил шаги. Два месяца одиночества и лишений оказались тяжелым испытанием. Теперь он почувствовал непреодолимую потребность стряхнуть гнет благоразумия и вздохнуть полной грудью. Не раздумывая, он направился к дому Бернеретты. Дождь прошел; при свете луны он глядел на знакомые окна, на двери дома, на улицу, где жила его подруга, — все такое привычное и дорогое. С трепетом он взялся за звонок и, как прежде, спросил себя, застанет ли он в комнатке наверху все тот же огонь под тлеющими углями и готовый ужин на столе. Перед тем как позвонить, он на минуту заколебался.