Фредерик Дуглас «Жил-был раб…» - [28]

Фрилэнду было также совершенно ясно, что остальным не хотелось возвращаться. Генри цеплялся за руку Фредерика, крупное, грубое лицо его подергивалось. Фрилэнд слышал, как молчаливый обычно Сэнди произнес: «Большое дерево только гнется на ветру. Большое дерево стоит!»

— Я этого не забуду, — сказал ему Фредерик.

Потом все они вышли из тюрьмы и влезли в ожидавший их фургон. Возвращались домой с помпой, в запряженном мулами фургоне; правил один из людей мистера Гамильтона. Оба хозяина ехали верхом. Фредерик, стоявший у зарешеченного окна, видел, что друзья махали ему руками, пока фургон выезжал на дорогу.

Оставшись в одиночестве за решеткой, Фредерик целиком предался своему горю. Он не сомневался, что теперь уже наверняка обречен на отправку в ненавистную и страшную для всех рабов Джорджию, Луизиану или Алабаму. Теперь-то уж за ним придут, чтобы услать его «вниз по реке». И все же Фредерик был рад, что товарищей не отправляют вместе с ним. По крайней мере им сейчас будет не хуже, чем прежде, до того, как они начали мечтать о свободе. Зато теперь они выучились грамоте. В конце концов им удастся вырваться на волю. Но Фредерик был еще слишком молод, чтобы эти мысли принесли ему настоящее успокоение, слишком молод и нетерпелив.

Неделя тянулась долго, и, наконец, к радостному облегчению Фредерика, явился капитан Олд, чтобы забрать своего невольника. Громким голосом объявил он шерифу, что собирается отослать мальчишку к своему приятелю в Алабаму.

Шериф взглянул на Фредерика. Жаль, что такой славный на вид, крепкий работник не сумел вести себя как следует! Шериф с отвращением выплюнул только что заложенную за щеку свежую порцию табака. Почему-то она вдруг потеряла всякий вкус. У Фредерика упало сердце, но он послушно отправился за своим хозяином.

Последующие дни были проведены в относительной праздности в поместье Олда, находившемся под самым Сент-Микэлсом. Положение Фредерика среди других невольников изменилось к лучшему. К нему относились, словно к почетному гостю, и юноша находил в этом некоторое утешение.

Однако приятель из Алабамы все не появлялся, и, наконец, капитан Олд сказал Фредерику, что решил снова отправить его в Балтимор, к своему брату Хью. Сказал также, что Фредерик должен изучить какое-нибудь ремесло и если будет вести себя хорошо, то в свое время капитан, может быть, позволит ему выкупиться на волю.

Фредерик не верил своим ушам. Но вот наступило утро, когда они отправились в Сент-Микэлс, где Фредерик был сдан на руки капитану маленького клипера. Судно поставило паруса и взяло курс на Балтимор.

ГЛАВА 5 И ЕЩЕ РЕКА ВПЕРЕДИ…

На своем пути к морю, река Патапаско разрезает надвое старый город Балтимор. Здесь линия обрыва— то место, где твердые скалы Пидемонта встречаются с более мелкими породами прибрежной равнины, — проходит ближе к берегу, и широкое речное устье образует большую, укрытую от непогоды гавань. Балтимор был в те дни городом двойственного облика; по темпераменту своему он еще склонен был мечтательно оглядываться на Юг, но уже деловито — в дневное время, во всяком случае, — обращал свои взоры на Север. Старинные английские семьи, по всей видимости, начинали чахнуть, а «выскочки» хотели развития коммерции.

В начале XIX века Балтимор был вторым после Нью-Йорка портом по количеству прибывавших в него иммигрантов из Европы: ирландцев, итальянцев, греков, поляков, скандинавов. Из Балтимора они растекались по всему Мэриленду. Остальные округа относились с опаской к резкому росту населения в Балтиморе, в особенности населения неанглийской национальности. Когда в 1819 году федералисты были отстранены от власти, в законодательном собрании штата встал вопрос о том, чтобы делегаты от округов избирались соответственно количеству населения. Но это предложение было провалено, ибо другие округа отказались отдать весь огромный сельскохозяйственный штат Мэриленд «в руки купцов, спекулянтов-банкиров, торговцев лотерейными билетами, иностранцев и балтиморской черни».

Долгие годы такое отношение к Балтимору мешало евреям получить гражданские права. Только в 1826 году им разрешили голосовать. Произошло это ровно через два года после того, как худощавый, сутулый Бенджамен Ланди пришел пешком из лесной глуши Теннесси с печатным станком за спиной и начал выпускать свой «Дух всеобщей эмансипации» — первую в Соединенных Штатах газету, направленную против рабства.

После принятия «Закона об евреях» балтиморцы стали пристальнее глядеть за газетой, издаваемой Ланди. Пошли разговоры о влиянии иностранцев. Однажды Остин Вулфолк, работорговец с особенно дурной славой, напал на издателя на улице и до полусмерти избил его.

Городская торговля и промышленность расширялись. Судостроение зародилось там давно, еще в колониальную эру. Когда по вновь проложенным дорогам в Балтимор привозили товары с Запада, купцы стали отправлять их на собственных судах, и значение города как морского порта окончательно упрочилось. В 1810 году Балтимор был уже третьим по величине городом в Америке. Со времени принятия Декларации независимости население его выросло в четыре раза. Балтиморские клиперы привозили кофе из Южной Америки, чай и опиум из Китая, невольников из Африки.