Франко-прусская война. Отто Бисмарк против Наполеона III. 1870—1871 - [182]
«Давайте воспользуемся перемирием [так говорилось] как школой для наставления наших молодых войск… Вместо реакционной и трусливой ассамблеи, о которой мечтает враг, давайте учредим ассамблею, которая будет действительно национальной и республиканской по духу, стремящейся к миру, если мир гарантирует нам честь… но способный и пожелать войны, способной к чему-то большему, чем протянуть руку убийцам Франции».
За Гамбеттой стояли его коллеги из делегации, а за ними – широко распространенное мнение в Бордо, Лионе и Марселе, твердо вознамерившееся не только продолжать войну с пруссаками, но и готовое спровоцировать гражданскую войну. Неосторожно сформулированная телеграмма, в которой Бисмарк упрекал Гамбетту за презрение условий перемирия, сыграла на руку экстремистам, и когда Жюль Симон потребовал отозвать оскорбительный декрет, делегация категорически отказалась повиноваться. Умеренный и деликатный Симон не воспользовался пленарными полномочиями, делегированными ему. Вместо этого он послал за подкреплением от правительства в Париже, чтобы забаллотировать членов делегации. Они прибыли в Бордо 6 февраля, но до этого встретились со своими коллегами, которых Гамбетта решил отправить в отставку. Он все еще не сомневался, что войну можно и нужно продолжать, но он был человеком здравомыслящим и порядочным, и его решение не было продиктовано иррациональным фанатизмом. Франция уже и так была достаточно многим ему обязана за четыре месяца его руководства: теперь он, мирно сложив с себя полномочия руководителя, оказал стране самую большую услугу, на которую был способен в рамках своих полномочий.
Отставка Гамбетты во многом способствовала усилению позиций Бисмарка в Версале в его единоборстве с военными, полагавшими, что продолжение войны было не только желательно, но и необходимо. До заседания ассамблеи, однако, возможность возобновления военных действий не исключала ни та ни другая сторона. 7 февраля немцы позволили Шанзи и Федербу отправиться в Париж обсудить вопрос с министрами. Федерб был вполне обоснованно настроен пессимистически относительно возможностей продолжения кампании на севере Франции, даже если его армия и обрела убежище в крепостях. Вместо этого он предложил, чтобы лучшего из его командующих направили бы на усиление войск в Бретани и на юге, и в соответствии с этим планом лучшая часть его армии, 16 000 войск и 60 артиллерийских орудий, были бы погружены в Дюнкерке на суда между 17 и 25 февраля. Сам Шанзи ни на минуту не сомневался в том, что кампания будет продолжена. Он рекомендовал, чтобы его собственная армия, оставив часть сил для обороны Бретани и Нормандии, была переброшена на южный берег Луары и там при поддержке местного населения они шаг за шагом будут защищать землю Франции, и это вынудит немцев держать там армию численностью в 500 000 человек до тех пор, пока силы пруссаков окончательно не истощатся, и вот тогда они выступят с предложением мира на приемлемых для французов условиях.
Идея Шанзи о том, что такая кампания склонила бы немцев к уступчивости, была чистейшей наивностью. «Ястребы» из числа немецких генералов были бы только довольны таким оборотом дела, и Мольтке уже планировал справиться с ситуацией. Падение Парижа позволило ему выделить войска из армии окружения города для увеличения численности полевых сил в провинции, и на заседании военного совета 8 февраля его предложения были приняты кайзером, хотя и не совсем охотно. 4-й корпус Маасской армии подлежал переброске в Шартр для прикрытия Парижа с запада, а 5-й корпус 3-й армии занял бы позиции на Луаре между Орлеаном и Блуа. Фридрих Карл в этом случае направился бы южнее Луары со всеми своими силами, в то время как Мантейфель продвинулся на юго-запад с тремя корпусами от реки Сона для окружения и разгрома всех находившихся в этом регионе сил французов. Роон, которому было поручено найти войска для проведения этой грандиозной операции, был от нее явно не в восторге. В ответ на требования Мольтке обеспечить еще 12 батальонов ландвера Роон высказал мнение, что не лучше было бы приступить к отправке ландвера домой после падения Парижа, чем стягивать его во Францию. «Операция, – писал он, – в результате которой мы окажемся у подножия Пиренеев, потребует дальше некуда растянуть коммуникации – задача не на один год». Но в окружении генерала Мольтке, как и в окружении Шанзи, с нетерпением, уверенностью и надеждой ждали возобновления военных действий.
Однако французские провинции поставили их в тупик. На выборах ассамблеи они решительно отклонили республиканцев, которые в течение минувших пяти месяцев вели их, пичкая своими идеями продолжать войну. Предоставленные самим себе, без давления центрального правительства, без партийной пропаганды, провинции повернулись к лидерам местного масштаба, дворянству и аристократии, которые в упор игнорировали национальную политику, начиная с падения монархии, и чье влияние на местах подтверждалось их заметной ролью, которую они сыграли в национальной обороне. Париж и большие города упрямо продолжали возвращать представителей левых: Гамбетта, Гарибальди, Виктор Гюго, Анри Рошфор, Феликс Пиа и Шарль Делеклюз – все оказались при деле. Но республиканцы всех оттенков насчитывали всего 200, в то время как против них был блок орлеано-легитимистов – 400. Вернуться удалось лишь примерно трем десяткам сторонников империи. Тьер, который с октября месяца публично призывал к заключению мира на любых условиях, был избран 26 избирательными округами и получил все шансы стать главой нового правительства. С первых дней у власти он покончил с легкомысленно-эмоциональным подходом, который уже причинил непоправимый вред. 7 февраля, когда ассамблея весьма приветливо восприняла требование представителей Эльзаса и Лотарингии, что Франция никогда не должна соглашаться ни на какие территориальные уступки, Тьер без обиняков призвал их посмотреть фактам в лицо. «Имейте мужество, – призвал он их. – Либо война, либо мир. Это серьезно. Нет больше места ребячливости, если речь заходит о судьбах двух, пусть даже весьма важных провинций или же о судьбе страны в целом». Пристыженная ассамблея согласилась предоставить решение этого вопроса мудрости переговорщиков, и 21 февраля Тьер с Фавром в должности министра иностранных дел направились в Версаль узнать, что за условия будут выдвинуты.
