Франко-прусская война. Отто Бисмарк против Наполеона III. 1870—1871 - [113]

8 октября Базен снова в письменном виде изложил суть обстановки командующим корпусами. «Близится момент, – утверждал он, – когда Рейнская армия, возможно, окажется в самом трудном положении за всю историю существования… она начинает испытывать нехватку продовольствия, которого хватит лишь весьма ненадолго». Командующие корпусами прекрасно понимали, чем это может обернуться. И Базен, прежде чем принять решение, спрашивал у них совета. Все командующие корпусами, за исключением одного – Лебёфа, – ответили, что ни с оставшимися почти без лошадей кавалеристами, ни с артиллеристами без боеприпасов ни о каких новых военных операциях нечего и думать и что необходимо сесть за стол переговоров, разумеется, на приемлемых условиях. Лебёф выступил за проведение еще одного сражения, и Ладмиро просто из чувства солдатской солидарности заявил, что его войска все еще готовы к бою. Кофинье сообщил, что поставки продолжатся лишь до 20 октября, а 10 октября, когда Базен собрал командующих на военный совет, он повторил свои слова в куда более доходчивой форме, добавив, что под поставками он имеет в виду поставки и для войск, и для населения города. В Меце, добавил он, 19 000 больных, и сообщают о случаях заболеваний сыпным тифом и оспой.

Ввиду сложившейся ситуации военный совет пришел к следующему решению. Армия должна в любом случае держаться до тех пор, пока не исчерпаются все резервы: это сдерживает группировку немцев в 200 000 человек, наступление которой на сосредоточенные на Луаре французские армии может стать решающим. Но переговоры необходимо начать и сразу же попытаться добиться приемлемых условий. Если же это не удастся, предпринять последнюю попытку прорыва. Адъютанту Базена генералу Буайе предстояло ехать в Версаль и там начать переговоры.

Просьба Базена к немцам о принятии посредника вновь углубила кое-как заделанные трещины в единстве в ставке короля. Штиле направил запрос в Версаль с рекомендацией отказаться от переговоров и о том, чтобы решить вопрос чисто военным путем. В ставке Мольтке мнение было тем же самым: решение вопроса необходимо целиком доверить Фридриху Карлу. Король поддержал Бисмарка и отдал распоряжение, чтобы пропустить Буайе, но упомянутое распоряжение прибыло в Мец лишь 12 октября, и хотя Буайе немедленно отправился в Версаль, запасов провианта в гарнизоне хватало только на восемь дней.

Буайе прибыл в Версаль 14 октября и был любезно принят Бисмарком. Мир с республикой это не приблизило, но и не отдалило возможность достижения соглашения, предложенного Ренье. Предложения, с которыми Буайе прибыл от Базена, были лишь переработкой его идей, и стоило Бисмарку услышать их, как он с заговорщическим видом вывел Буайе в сад, где их уже не могли подслушать представители Генерального штаба. «Неподалеку сидят те, кто понимает по-французски, – загадочно изрек он, – у стен, как известно, тоже имеются уши».

Письмо Базена было, по крайней мере, откровенным. В нем признавалось военное поражение, содержался призыв к европейским державам не поддерживать революционное правительство Парижа и заверения в стабильности regime во Франции, обеспечиваемой армией императора, как гарантии порядка и прочного мира. И вообще, послание было составлено явно в угоду Бисмарку, кто все еще верил в реставрацию Второй империи, способной предложить больше возможностей для достижения и сохранения мира, чем правительство национальной обороны, но в подобных вопросах последнее слово оставалось не за Бисмарком. Мольтке выступал исключительно за капитуляцию французской армии и сдачу крепости, и даже королю было нелегко воспротивиться ему. Даже если эту военную оппозицию и можно было бы одолеть, оставались и другие вопросы. Готово ли регентство принять условия, на которых теперь так настаивало общественное мнение в Германии? И если регентство готово принять упомянутые условия, сумело бы оно провести их в жизнь во Франции, охваченной идеей национального сопротивления? Войска готовы пойти за Базеном на подавление революции, но не взбунтуются ли они, узнав об унизительных условиях достижения мира? В любом случае ничего нельзя было предпринять без выяснения мнения императрицы Евгении. Необходимо было убедиться в том, не изменила ли она хоть в чем-то свою непреклонную позицию. А между тем лишь считаные дни отделяли гарнизон в Меце от голода.

Буайе возвратился в Мец 17 октября и на следующий же день собрался на заседание военный совет, пожелавший выяснить обстановку. Главный вопрос, который на нем рассматривался, заключался в том, можно ли положиться на войска при действиях согласно предложенной схеме. Командующие корпусами полагали, что можно, хотя часть их опасалась того, что армия просто-напросто разбежится, едва оказавшись за стенами Меца. Естественно, иного сулившего успех плана просто не существовало. И Буайе уже на следующий день отправился в Лондон, куда прибыл 22 октября, и без промедления бросился в Числхерст для объяснений всей серьезности положения. Евгения заявила о своей готовности почти на все ради оказания помощи, но какими будут предложенные немцами условия мира? Ответ на соответствующий запрос в посольство Пруссии был уклончивым. И на самом деле пруссаки пока что не пришли к окончательному решению, и было очевидно, что в обмен на регентство императрицу вынуждали дать им карт-бланш. Такое было неприемлемо. Единственное, что могли предпринять Евгения и ее советники, так это тянуть время. Через Буайе она направила послание Бисмарку, прося немедленного перемирия в Меце сроком на две недели, необходимого армии для пополнения запасов провианта, и вновь пожелала узнать условия мира. Король Вильгельм I получил от нее личное сообщение, в котором она взывала к его «…великодушию солдата. Я прошу Ваше Величество проявить понимание к моей просьбе. Ее выполнение, – заключала она с пафосом, – является непременным условием для продолжения переговоров».