Франкенштейн - [36]
Том Плутарха, оказавшийся у меня, описывал жизнь и свершения выдающихся основателей государств далекого прошлого. Эта книга подействовала на меня совсем иначе. Если «Страдания молодого Вертера» научили меня печалиться и грустить над несовершенством мира, то Плутарх заставил забыть о повседневных заботах и восхититься героями древности.
Теперь я имел представление о могучих царствах, обширных пространствах степей, широких реках и безбрежных морях, но был совершенно незнаком с городами и большими скоплениями людей. Скромное жилище моих покровителей до сих пор оставалось единственным местом, где я узнавал человеческую природу; у Плутарха же я прочел о людях, посвятивших себя государственным делам, о тех, кто обладал властью и могуществом, правил себе подобными или посылал их на смерть. Я больше восхищался мудрыми и миролюбивыми законодателями – Нумой Помпилием, Солоном и Ликургом, чем воинственным и жестоким Ромулом. Жизнь моих покровителей, мирная и патриархальная, внушила мне именно этот идеал; но если бы мое знакомство с людьми началось с молодого воина, жаждущего славы и кровавых битв, то я, вероятно, думал бы и чувствовал иначе.
«Потерянный Рай» вызвал у меня совсем иные чувства. Я, по простоте своей, принял его, как и все прочие книги, за рассказ о подлинном происшествии. По мере чтения великой поэмы я все глубже ощущал те изумление и ужас, какие способен вызвать образ Бога, ведущего войну со своими созданиями. И тут я не мог не сравнивать прочитанное с собственной судьбой.
Как и у Адама, у меня не было родных; но он вышел из рук Бога во всем телесном совершенстве, счастливый и окруженный заботой Творца; он мог общаться с высшими существами и учиться у них; я же был одинок и беспомощен. Мне даже стало казаться, что я подобен Сатане – ведь при виде счастливой жизни моих покровителей я тоже нередко испытывал жгучую зависть.
Еще одна находка усилила эти чувства. Вскоре после того, как я поселился в сарае, я обнаружил в кармане плаща, который накинул на себя, покидая твою лабораторию, какие-то исписанные бумаги. Поначалу они меня не заинтересовали, но теперь, научившись читать, я изучил их от первой до последней буквы. Это были твои записи, сделанные в те четыре месяца, которые предшествовали моему появлению на свет. Ты подробно, шаг за шагом, описывал свою работу, не забывая и о событиях твоей повседневной жизни. Эта тетрадь и сейчас при мне – вот она. Здесь содержится все, связанное с моим появлением на свет; подробно описана моя безобразная наружность, причем в таких выражениях, в которых ясно прочитывается твое отвращение ко мне. «Будь проклят тот день, когда он вдохнул в меня жизнь! – не раз восклицал я. – Зачем он создал чудовище, на которое сам не мог смотреть без омерзения? Милосердный Господь создал человека по своему образу и подобию, то есть прекрасным, а я – не что иное, как изувеченное подобие его самого, и это сходство – всего лишь гнусная карикатура. Даже у самого Сатаны были собратья-демоны, в чьих глазах он был великолепен, а я одинок и всеми ненавидим!»
Именно об этом я размышлял в часы уныния. Лишь доброта и благожелательность, царившие между моими покровителями, позволяли мне надеяться, что они, узнав обо всем, пожалеют меня и простят мне мое отталкивающее безобразие. Поэтому я решил не отчаиваться, а начать готовиться к встрече, которая определит мою судьбу. Свое появление перед ними я отложил еще на несколько месяцев: во-первых, я страшился неудачи, а во-вторых, мне не хотелось ничего предпринимать, пока время не прибавит мне новых знаний о людях и мудрости.
Тем временем в домике произошли заметные перемены. Прибытие Сафии принесло его обитателям не только сердечную радость, но и некоторый достаток. У Феликса и Агаты теперь стало гораздо больше свободного времени, а в хозяйстве им помогали наемные работники. Семья жила в покое и довольстве, а во мне день ото дня росло смятение. Правда, я все еще не терял надежды, но стоило мне увидеть свое отражение в воде или собственную тень при лунном свете, как меня начинали одолевать сомнения.
Так миновала осень. С удивлением и грустью я следил за тем, как опадали листья. Лес вновь обнажился, вокруг все стало голо и мрачно. Стужа меня не пугала – в холода я чувствовал себя лучше, чем в жару. Но меня радовали цветы и птицы, зеленый убор лесов и лугов. Поэтому, когда я их лишился, меня еще сильнее потянуло к обитателям дома. Они любили друг друга, и их радости не зависели от происходивших в природе перемен.
Чем дольше я наблюдал за ними, тем больше мне хотелось обратиться к ним с просьбой о защите и ласке. Я хотел, чтобы они узнали меня и, может быть, даже полюбили. Увидеть их добрые взгляды, обращенные на меня, стало пределом моих мечтаний. Ведь, в конце концов, ни одного нищего они не отпускали, не оделив его куском хлеба или монетой. Конечно, я нуждался в большем, чем кров или краюха, – я искал сочувствия и душевного расположения, но разве так уж я был недостоин этой малости?
Пришла зима – природа совершила полный круговорот с тех пор, как я вступил в жизнь. Теперь я уже не думал больше ни о чем, кроме того, чтобы при случае показаться обитателям дома. Я строил тысячи планов, но в итоге принял решение войти туда, когда слепой старец останется в одиночестве. Мне хватило ума сообразить, что все, кто видел меня до сих пор, больше всего пугались моего уродства. Голос мой был грубым, но не настолько, чтобы испугать человека. Я рассчитывал завоевать расположение старого Де Леси в отсутствие его детей, тогда, возможно, и молодые члены семьи легче смирятся с моим присутствием.
Герой романа английской писательницы Мэри Шелли (1797–1851) «Франкенштейн, или Современный Прометей» давно стал нарицательным именем. Увлеченный проблемой оживления материи, он добивается успеха, однако это не приносит счастья ни ему, ни окружающим.Впервые опубликованный в 1818 году, роман М. Шелли вошел в золотой фонд мировой фантастики.
«В прекрасном и диком краю близ Сорренто, в королевстве Неаполитанском, во времена правления монархов из Анжуйской династии жил один дворянин, богатством и могуществом превосходивший всех своих соседей. Его замок, настоящая твердыня, был построен на скалистом уступе, нависавшем над прелестной синевой Средиземного моря. Окрестные холмы были покрыты падубом или использовались для выращивания олив и винограда. Нигде в целом свете не сыскалось бы места, щедрее оделенного природой…».
«16 июля 1833 года. Сегодня памятная для меня дата: мне исполняется триста двадцать три года!Вечный Жид? Конечно же нет. У него за плечами осталось восемнадцать с лишним столетий. В сравнении с ним я совсем юный Бессмертный.Стало быть, я бессмертен? Вот уже триста три года я день и ночь задаюсь этим вопросом и не могу на него ответить. Сегодня я обнаружил в моих каштановых кудрях седой волос – верный знак старения. Однако же он мог оставаться незамеченным все триста лет – а ведь иные люди делаются совершенно седыми, не достигнув и двадцатилетнего возраста…».
«Это скромное повествование не притязает на сюжетную стройность или развитие положений и характеров; оно лишь небрежный набросок, который почти дословно повторяет рассказ скромнейшего из действующих в нем лиц. Я не стану вдаваться в детали, занимательные лишь благодаря своей исключительности и достоверности, но, сколь возможно кратко, поведаю, как, посетив разрушенную башню, венчающую голый утес над проливом, который разделяет Уэльс и Ирландию, я с удивлением обнаружила, что при всей грубости внешнего облика, выдававшей долгую борьбу со стихиями, внутренним убранством она больше походит на летний павильон, будучи слишком мала, чтобы именоваться иначе.
Для преступников настали тяжелые времена — возможно восстановить всю прошлую жизнь человека.Но карается только умышленное убийство. Значит, чтобы разработать и подготовить преступление, надо не давать ни малейшего повода заподозрить в этом себя. И подготовленное убийство должно выглядеть как импульсивное…
До какой степени алкоголь влияет на логику мужчин, и на все происходящее? Двое мужчин начинают разговор в баре. По мере того, как история развертывается, начинают распадаться границы между действительностью и фантазией.
Классическая постапокалиптика. Художественная редакция дневника жителя страшной эпохи. Своего рода бортовой журнал, являющийся средством связи погибших с живыми.Герой – одиночка поневоле. Его окружают и люди и события, но он не может определить себя к конкретному сообществу и в меру сложившихся обстоятельств, внутренних убеждений и инстинкта самосохранения стремится вперед в неизвестность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Что, если вы получите возможность «перематывать» время назад, возвращаясь в прошлое на 10 минут? Сможете ли вы достойно распорядиться представленным шансом? Улучшите вы свою жизнь или загоните себя в тупик в бесконечных попытках исправить содеянное? Игорь – обычный парень «с рабочих окраин»: без семьи, без денег, без перспектив. Благодаря случаю, он получает «ретенсер» – устройство, отправляющее владельца на 10 минут в прошлое. Решив, что это шанс исправить свое финансовое положение, герой совершает ряд необдуманных поступков.
Значительная часть современного американского юмора берет свое начало в еврейской культуре. Еврейский юмор, в свою очередь, оказался превосходным зеркалом общества благодаря неповторимому сочетанию языка, стиля, карикатурности и глубокой отчужденности.Вот вам милая еврейская супружеская пара, и у них есть дочь — дочь, которая вышла замуж за марсианина. Трудно найти большего гоя, чем он, не так ли?Или все-таки не так?Дж. Данн, составитель сборника Дибук с Мазлтов-IV. Американская еврейская фантастика.