Французский рыцарский роман и вопросы типологии жанра в средневековой литературе - [45]

Итак, героем всех рассмотренных нами романов Кретьена де Труа оказывается более или менее молодой рыцарь. Он либо уже зарекомендовал себя как достойный член артуровского братства (таков Ланселот, отчасти Ивейн), либо на наших глазах завоевывает право войти в число рыцарей Круглого Стола (Эрек), либо проходит все ступени рыцарского воспитания (Клижес). Мотивы поведения Эрека, Клижеса, Ланселота, Ивейна — разные. Причем в пределах данного произведения героем движет и не один мотив (и тем самым сюжет книги не однолинеен). Но магистральный мотив поведения у них общий. Общий же — и магистральный сюжет. Его можно сформулировать приблизительно так: «молодой герой ( = рыцарь) в поисках нравственной гармонии». Действительно, к нравственной гармонии, к равновесию между любовью и осмысленным рыцарским подвигом идут — каждый своим, но сходными путями — Эрек и Ивейн, для которых подлинный конфликт, тем самым, заключается не в противоположности любви и подвига, а любви настоящей и мнимой. Глубокий нравственный разлад стремится преодолеть одержимый любовью Ланселот. В споре с трагической концепцией «Романа о Тристане» Тома решается внутренний (и внешний) конфликт «Клижеса».

Итак, проблематика романов Кретьена (и их магистральный сюжет) намного шире и глубже взаимоотношений любящих (хотя именно в этих взаимоотношениях выявляются жизненные принципы героев, их нравственные позиции и цели).

Магистральный сюжет кретьеновских романов не стал магистральным сюжетом жанра. Даже одной жанровой разновидности. Как мы сможем убедиться, последователи Кретьена де Труа восприняли во многом лишь внешнюю сторону его романов, их поверхностную структуру — рассказ о кульминационном, часто решающем эпизоде в жизни персонажа. Нравственный пафос произведений поэта из Шампани, их обостренная проблематичность далеко не всегда нашли себе продолжение у авторов следующих поколений.

Думается, поэтому мы почти не найдем у них сюжетных реплик произведений Кретьена де Труа. Действительно, французские поэты не написали продолжений или переделок «Эрека и Эниды» или «Рыцаря со львом». Эти книги, как известно, широко переводились на другие языки, прежде всего немецкий. Что касается французских прозаических романов, где фигурируют кретьеновские герои (например, анонимный роман «Эрек», о котором речь ниже), то они не имеют ничего общего с произведениями шампанского поэта [76].

Иначе обстоит дело с последним романом Кретьена. «Повесть о Граале» следует рассматривать особо. Это произведение уникально по своей творческой судьбе. И далеко не случайно его изучение сложилось в специальную отрасль медиевистики — «граалеведение», далеко перешагнувшую рамки собственно творчества Кретьена де Труа.

Этот роман поэта, роман к тому же незавершенный (написанная Кретьеном часть состоит, по-видимому, из 9234 стихов), вызвал большое число продолжений, переделок и т. п., в числе которых находится и такое замечательное произведение средневековой литературы, как «Парцифаль» Вольфрама фон Эшенбаха.

Если четыре первых романа Кретьена де Труа достаточно ясны по своим художественным задачам (это не значит, что они просты и неглубоки), то «Повесть о Граале» вызывает до сих пор оживленные споры, «виновен» в которых несомненно и сам автор. Во-первых, конечно, имеет значение тот факт, что роман остался незавершенным и тем самым многие сюжетные линии его оказались как бы оборванными, а символы, которыми так богат роман, — непроясненными. Причем споры вызывает не только главная тема книги — тема Грааля и связанных с ним нравственных проблем. Не прояснены до конца и отношения героя с его возлюбленной Бланшефлор. Не вполне ясно, какую роль играет в романе линия Говена: этот персонаж во второй части произведения совершенно оттесняет Персеваля в поисках чудесной чаши, что давало повод рассматривать «Повесть о Граале» как механическое соединение двух незавершенных автором произведений — неких «Романа о Персевале» и «Романа о Говене». Это якобы искусственное соединение двух текстов, двух набросков считали либо результатом вмешательства какого-то более позднего редактора (если не переписчика), либо даже творческим просчетом самого поэта, либо, наконец, приписывали Кретьену лишь первую часть романа, считая вторую произведением неизвестного автора. Между тем не подлежит сомнению, что введение «поиска» Говена создает определенный параллелизм двух «поисков», один из которых обречен на неудачу, другой же должен увенчаться успехом. И тем самым кажущаяся дисгармоничность произведения оказывается продуманной сложной структурой.

Но основные споры и основные трудности для истолкования коренятся не в этом двухчастном (можно было бы сказать — «двухцентровом») построении романа. Немало было пролито чернил прежде всего по поводу смысла Грааля и связанного с ним этического идеала. У нас нет возможности подробно излагать историю споров по этому вопросу и приводить различнейшие, порой взаимоисключающие точки зрения. Это достаточно полно сделано Жаном Фраппье[77]. Как полагает ученый, основных точек зрения на «природу» Грааля, а следовательно и на его смысл, три. Если говорить об источниках мифа, то их находят в христианской символике (Грааль — это чаша евхаристии, кровоточащее копье — это копье сотника Лонгина и т. д.), в языческих ритуалах и верованиях [78] (отголоски культа плодородия, обрядов инициации и т. п.), наконец в кельтском фольклоре (магические «котелки изобилия» кельтов и проч.). Однако любое из этих сопоставлений страдает тем или иным противоречием. И это далеко не случайно. Противоречивость, многоплановость решения исходных мифов отразили многослойность символики Грааля. Причем, думается, многослойность во многом сознательную. Использовав кельтские мифологемы, Кретьен де Труа придал им и христианский смысл, умело обыгрывая многозначность и многосмысленность основных мотивов романа.