— Каков стереотип русского во Франции? — спросила она, надеясь на взаимный вопрос.
— Пьют. Талантливые, широкие, не умеющие распоряжаться деньгами. Гостеприимные.
— А женщины?
— Русские? Красивые. А что говорят в России о французах? — Профессор добровольно пошел в сеть.
— Французы? — Ася потупилась, сделав вид, что увлеклась наматыванием спагетти на вилку. — Хорошие любовники.
Франсуа опять бросило в жар. Он был уверен, что по этому определению является истинным французом. Ему страстно захотелось сейчас же схватить эту русскую, сжав ее так, чтобы охнула, чтобы в глазах засветился страх, чтобы груди, бесстыдно выглядывающие из трикотажного декольте, прижались к его коже, ощутить на себе ее наманикюренные коготки, белые зубки, взять ее сильно, даже больно, пусть кусается и царапается в бессильных попытках освободиться… Он тряхнул головой и закашлялся. Принесли вино. Ася первая подняла бокал и предложила выпить:
— За французскую литературу!
Он справился с видением и улыбнулся:
— За русских женщин!
Асе захотелось прикоснуться к его руке. Холодная она или теплая? Уберет или накроет своей ладонью? Вздрогнет или останется спокоен? Она потянулась было к нему, но неожиданно для себя самой изменила траекторию и взялась за солонку. Он заметил маневр и протянул свою руку к солонке, скользнул кончиками пальцев по ее коже и взял перец. Ася покраснела. Какая-то назойливая жилка забилась в горле, ей стало жарко, моментально пересохло во рту и сладко заныло в низу живота. Она не смогла справиться с дыханием и, схватив рюкзачок, выскочила из-за стола.
Спустившись в уборную, она умылась холодной водой и, посмотрев на себя в зеркало, засмеялась. Тоже мне, всплеск эмоций, гормональный выброс! Долго постилась? Еще подумает, что не стоит связываться с недотрогой. Она проверила косметичку. В ней лежало то, что женщины, не уверенные в завтрашней ночи, на всякий случай носят с собой. С этим скорее поддашься авантюре. Она подновила макияж, еще больше оттянула декольте, смочила запястья и виски духами.
Франсуа лихорадочно обдумывал ситуацию. Спагетти съедены. Десерт? А если откажется? Опять заговорить о книгах?
— Ты будешь мороженое? — спросил он Асю, когда та вернулась, специально нарочито перейдя на ты. Это было знаком с его стороны — посмотрим, как она отреагирует.
— Нет, спасибо. Макарон на ночь вполне достаточно, чтобы испортить талию.
Кажется, она клюнула, подумал он.
Кажется, я его спугнула, подумала она.
— Разреши взять твой счет?
Ася задумалась. Слишком однозначно. Слишком прямолинейно. Счет — постель… Нет.
— Нет.
Кажется, я все испортил, подумал он.
Кажется, я его обидела, подумала она.
Заплатив каждый за себя, они покинули гостеприимное заведение. На улице Ася накинула курточку и из красивой женщины, ищущей новых впечатлений, превратилась в обычную студентку, немного озябшую от парижского сырого воздуха. Франсуа вдруг оробел. Эта русская совершенно сбила его с толку.
— Так что с книгой? Я могу принести завтра на семинар, а можно сейчас заехать и взять. У тебя ведь свободен завтрашний день, почитаешь с утра. Я на машине — потом подброшу тебя до общежития.
Она подняла глаза. Он был выше, намного выше… Положить бы сейчас руки на его плечи, подтянуться к губам, поцеловать в шею, почувствовать языком кожу…
— Да, я могла бы даже сегодня ночью почитать…
Кажется, теперь он меня понял, наконец-то я нашла правильную фразу.
Кажется, этим она все поставила на свои места. Ночью она будет читать. А не…
«…полусвет его прихожей. Запах в доме был манящим: смесь сигарет, старых книг, увядших цветов, ушедшей любви… Я вошла — и этот букет обрел недостающий элемент. Женщина в любовном томлении — последняя капелька в эссенции жилища утонченного холостяка. Нам обоим было ясно, что пришла я не за книгой. Прямо в прихожей он обнял меня. Руки скользнули под блузку, жадно зашарили по горячей спине, нащупали застежку бюстгальтера… Я выскользнула, попросив оставить меня на несколько минут одну в ванной. Он не возражал.
Прохладные струи душа немного остудили жар тела и вернули способность мыслить трезво. Нельзя торопиться, сказала я себе. Он уже немолод, на несколько раз его может не хватить. Значит, нужно сделать первый и, возможно, единственный незабываемым. Не испортить спешкой, не скомкать… Я вылезла из душевой кабинки, капнула свои любимые J'adore на шею, решительно тряхнула головой, распустив волосы, и натянула прямо на голое влажное тело джинсы и блузку. Все-таки жалко, что на мне сейчас не любимое вечернее серебристое платье с открытой спиной — оно так соблазнительно обтягивает меня, выгодно подчеркивая все изгибы тела, и чуть слышно шуршит, переливаясь и блестя, при каждом шаге… Впрочем, так тоже хорошо. Джинсы сидят как влитые, упруго и дерзко, блузка облепила тело, и сквозь мокрую ткань видно абсолютно все, даже малюсенькая родинка на левой груди. Я представила, как Франсуа проводит по ней языком, и судорожно выдохнула. Все, ваш выход, мадемуазель!
А он молодец, тоже времени зря не терял! Успел сервировать столик: свечи, фрукты, вино в изящных бокалах. Стоит, смотрит чуть растерянно, вертит в руках конверт с пластинкой — да, да, самой настоящей пластинкой, из тех, под которые танцевали мои родители…
